Призрачный рай - Mila Moon
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Син что-то черкал в табулатурах, время от времени попивая пиво и советуясь со звукачом. Купер зарылся в прессу и громко перелистывал листки. Этот звук ужасно раздражал, каждый раз вызывая желание заорать на него, и выкинуть гребаные газеты. Какого хрена он вообще здесь расселся? Я стиснул зубы и прикрыл глаза, сосредотачиваясь на игре, но новый шелест снова отвлек, пробудив всплеск злости.
Отборные маты вот-вот готовы были выплеснуться наружу, но застряли в горле, когда я открыл глаза и увидел ее фото. Пальцы скользнули по струнам, и гитара издала искажённый, расстроенный звук. Купер перевел вопросительный взгляд, но я только коротко процедил:
— Ничего.
Он продолжил громко шуршать, но уже было насрать. Негодование приглушило равнодушие. Я взял в руки газету с ее снимком и медленно прошелся по строчкам.
«Концерт всемирно известной пианистки, композитора Арин О'Кифф в Карнеги-холле», — гласила надпись и далее дата выступления. На лице расцвела ухмылка. Забавно, забавно… Это ведь совпадение? Концерт на мой день рождения. А что, если…
— Мэтью, ты сможешь достать билет на концерт? — показываю ему афишу и протягиваю газету.
Менеджер многозначительно хмыкает, несколько минут изучая, и убирает ее в кипу журналов.
— Зачем? Ты стал поклонником классики?
Я цыкаю и откладываю гитару в сторону. Не могу же сказать, что это моя мать. Все знают только одно: они с отцом в разводе, настоящие причины скрыты под слоями лжи, как и ее имя.
— Для моей знакомой. Она просто… обожает классику, — кое-как выкручиваюсь, делая безразличный тон. — Просто… жуткая фанатка.
Купер недоверчиво косится на меня, обдумывая что-то в уме, и качает головой. Сейчас пристанет с вопросами «что за знакомая», ведь у меня таких «знакомых» немерено.
— Все равно не получится, билеты на такие концерты раскупаются за считанные минуты, а выступление через пару дней. Так что, увы, Оз.
— Да ладно, я знаю, что один билетик в партер с твоими безграничными возможностями уж можно достать. Не в первый же ряд, — выбираю другую тактику. Меня уже не остановить: если что-то задумал, добьюсь этого любой ценой.
Просыпается любопытство. Что, если мы с ней встретимся? Узнает ли она меня? Вспомнит, что в этот день появился тот, кто мешал ей осуществить мечту десять лет?
— Безграничными возможностями? — переспрашивает Купер, поглаживая подбородок. «Давай, сухарь, не мнись, я знаю, что один звонок — и место найдут для «важной персоны». — Не знаю, Оз, попробую, но ничего не гарантирую.
Я говорю, что все получится, обманчиво мило улыбаясь, и уже строю в уме план, вырисовывая различные схемы. Во мне просыпается такое любопытство, что я поскорее хочу не своего дня рождения, а встречи… встречи с Арин. Даже дух захватывает, глаза лихорадочно блестят от предвкушения. Посмотреть на нее, увидеть в глубине глаз правду, спросить, почему она так подло поступила? Почему не искала встреч, не пыталась связаться, объясниться, почему? Почему она просто ушла, бросив это тупое «прости»? Простить за то, что я ей стоял поперек горла с рождения? Счастлива она, что теперь свободна от пут в виде меня, отца, и звезда мирового масштаба?
Меня снова захлестнула новая волна желчи и гнева. Я ударил со злости по струнам: одна не выдержала и порвалась, больно резанув по пальцам. Подушечки обожгло, но я даже не заметил, чувствуя вовсе другую боль: она не сравнится с физической.
Син нахмурился, отрываясь от табулатур, и кинул недовольный взгляд.
— Тебе не надоело ломать вещи?
— Не надоело, — огрызнулся, откидывая бесполезный кусок дерева, и вышел в коридор, прихватив куртку и сигареты.
Возвращаться на студию уже не было желания и смысла в моем-то нервном состоянии, когда я мог наговорить всякого дерьма и снова пересраться. Поэтому поехал в отель, дабы избежать лишних вопросов.
Нью-Йорк погрузился в сумерки, переливался неоновыми афишами и сотнями огней. Днем — один, ночью — другой. Он менялся — жизнь била ключом. Не знаю, по какой причине, но мне не нравился этот город, он отталкивал. Слишком холодный и бездушный… Миллионы людей приезжали каждый год, восхищались им, хотели стать частью «большого яблока», а я здесь чувствовал себя паршиво. Паршиво и одиноко. Есть места, в которые нам хотелось бы вернуться, но я точно знал, что Нью-Йорк не из их числа. Не мой город… Не смог бы здесь жить.
Я поглядывал бездумно в окно, не акцентируя ни на чем внимания, но одна вещь заставила напрячься.
— Притормози здесь, — бросил таксисту, — я на пару минут.
Вышел и устремил взгляд на афишу, украшавшую непримечательное здание, которое в скором времени посещу. Старая рана вновь дала о себе знать, когда смотрел на ее фото.
Хороший подарочек на день рождения: увидеть человека, ненависть к которому зашкаливает. Высказать, наконец, все, что так терзало. Ударить в ответ и выплеснуть ярость, которая накапливалась годами. Больно ли ей будет? Почувствует ту безысходность, в которой когда-то жил я? Испытает ли она муки совести, что карьера для нее важнее, чем семья, которой пожертвовала? Или ей будет плевать, как и отцу, который давно забыл о моем существовании и погряз в работе? Если бы Арин не ушла, все сложилось иначе… Мы могли бы жить в старом доме в Эдмонтоне и быть нормальной дружной семьей, которая теперь там обитала. Если бы… Какая идиотская фраза, бля, потому что времени не вернуть назад. Нет, все так, как должно быть… Прошлое создало иммунитет, чтобы в будущем я совершал меньше глупостей: не подпускал людей ближе дозволенной черты, не доверял каждому слову, не открывал душу и сердце каждой. Ведь больнее всего бьет ближний человек, потому что знает уязвимое место. И шрамы, которые оставит, после себя, не залечит никто, потому что он знал, куда ударить.
Черт… Черт… Черт… Как же я ненавидел тех, кого должен уважать и любить. Для меня семья — друзья, а не «любящие» родители.
Выдохнул дым, туша окурок ботинком, и бросил на нее полный отвращения взгляд, возвращаясь в автомобиль.
«Скоро мы увидимся, Арин. Совсем, совсем скоро… Обещаю».
Глава 20. «Рай без ангелов»
Когда твой дьявол жалуется, и слёзы заканчиваются, чтобы начаться снова; когда ты притворяешься на сцене, и ничего не работает, просто больно жить… Забудь, забудь… Ложь во спасение не может быть оправдана.
Оззи
Я смотрел, как она выходит из гримерки, в окружении помощников: очаровательная, совершенная, воздушная в белом платье, со счастливой улыбкой на губах, которая отзывалась дикой болью в