Одержимость - Фридрих Незнанский

У него стенокардия, обостряющаяся при перемене погоды. А у меня на сердце тяжелый осадок, бумага его не растворит, я вынужден носить его в себе еще много часов.

…только что закончилась плановая пресс-конференция. Мы с Болотниковым хором пообещали мобилизовать скрытые резервы и после двухдневного перерыва обязательно переломить ситуацию в свою пользу. Легко давать обещания! Как их потом выполнять?

Вардан Георгиевич на пресс-конференции не появился. Нужно идти к нему извиняться. Мучительно ищу слова.

12.01. Слова оказались не те. Вардан Георгиевич по-прежнему обижен. Даже позволил мне и Олегу самим поработать над дебютом для четвертой партии, сказал, что должен уделить внимание Даниле. Малышу действительно скоро играть, но, не будь Вардан Георгиевич так расстроен, он предложил бы мне отдохнуть и вообще не подходить к доске.

Работать я не смог. Хотелось разобрать оставшиеся дебютные заготовки, но сосредоточиться не получилось. Олег не оставил камня на камне от моих построений.

Что делать?

14.01. Сегодня четвертая партия Болотникова.

Мной овладела крамольная мысль: поскольку мы с Варданом Георгиевичем все равно почти что в ссоре, почему бы не сделать то, что он запретил мне категорически — посмотреть, как играет Болотников? Надеюсь, он не узнает. А для начала нужно раздобыть в пресс-центре комментарии к его предыдущим партиям. Посмотрим, что думает шахматная общественность об игре моего заочного оппонента.

В пресс-центре было практически пусто. Пока на меня не обратили внимания, нагреб массу материалов и ретировался. Вардан Георгиевич запретил мне до окончания турнира тратить время и, главное, нервную энергию на анализ болотниковских партий, но уж грешить так грешить, семь бед — один ответ. До 15.00, когда Болотников выйдет на сцену, целая вечность. В предвкушении интереснейшего разбора тяну резину, пишу ничего не значащие строки.

В дверях пресс-центра столкнулся с одним странным типом. Милицейский капитан, выправка как у гренадера, гусарские усы, лицо — гранит, шинель отутюжена, что такой человек в милиции делает?! Ему бы в милицейских сериалах сниматься. Если бы не одно „но“. Из-под воротника торчит какое-то цветастое цивильное кашне, как будто его бабушка на дежурство собирала. Вытер нос платком и уставился на меня своим милицейским взглядом, мне даже стало не по себе. К счастью, кто-то его отвлек.

Все! Сажусь разбирать Болотникова по косточкам.

Сейчас начало девятого (вечера). Понятия не имею, когда вернулся в номер, такого со мной не случалось с семи лет, когда тетя Ангелина подарила мне часы. Произошедшее просто не укладывается в голове. Не знаю, сколько собирался с духом, прежде чем сесть за дневник, хотя вести записи, казалось бы, настолько уже вошло в привычку, что эта процедура не требует никаких затрат душевной энергии, точно так же, как не требует их утренний или вечерний туалет. Впрочем, по возвращении я и не умывался. Пришлось пускаться с самим собой в дипломатические переговоры — слишком важным событиям я стал очевидцем, стоит забыть хотя бы мельчайшую деталь, и я никогда не прощу себе слабоволия. (Переговоры увенчались успехом, свидетельством чему эти строки.)

К дверям конференц-зала я пробился в 14.45, за пятнадцать минут до начала игры. Еще на дальних подступах бросалось в глаза: происходит нечто экстраординарное. Попасть внутрь оказалось неожиданно сложной проблемой, приглашения-то у меня не было. Журналисты слетелись, наверное, со всей столицы, и тем не менее на меня довольно долго никто не обращал внимания. Всегда солидный Андрей Валентинович Гуревич, специально приглашенный Болотниковым в качестве тренера на этот матч, промчался растрепанный, с черными кругами под глазами, едва кивнув. Не знаю, чем бы все кончилось, если бы я не оказался возле бокового входа, когда на горизонте показался представитель Development Comp.Inc. Исламбеков. Он тоже не заметил меня и собирался проскользнуть, избежав общения с прессой, но журналисты бросились на него всей толпой и внесли меня в зал буквально на руках.

В зале был жуткий бедлам: ни единого свободного места, в проходах толчея, гам, все о чем-то спорят и в довершение картины „Лебединое озеро“ на полную громкость. Меня затолкали буквально на колени к сидевшей с краю журналистке, но она даже бровью не повела, настолько была поглощена спором со своим соседом и, очевидно, коллегой. Он утверждал, что на Development Comp.Inc. „наехали“ американцы за использование нелицензионного программного обеспечения и требуют в качестве компенсации разделить авторские права на „Владимира I“, поэтому матч прерван. А она с не меньшим жаром уверяла, будто производитель компьютера, корпорация Dell, не передала нашим программистам всю необходимую документацию, в результате (как выяснилось накануне) „Владимир I“ заставляет работать компьютер в нештатном режиме, отчего он превращается в источник опасного для здоровья излучения. Потом к дискуссии присоединился некто, сидевший сзади (расположившись практически на коленях у дамы, я чувствовал себя неловко, поэтому постеснялся обернуться и рассмотреть его). Он заявил, что я, оказывается, разругался в дым с главным спонсором, и тот отозвал призовые.

Я вспомнил гоголевского „Ревизора“. Меня так и подмывало поведать им по секрету о предстоящей войне с Турцией, и только одно удерживало — опасение, что мне поверят.

В 15.20 кавардак достиг предела, наконец четыре человека заняли места в президиуме — Исламбеков, Гуревич, Ушаков и какой-то тип в синем, видимо, прокурорском мундире. И сообщили новость: Болотников погиб. Самоубийство.

Я не знаю, чьи слова звучали более дико и нелепо: их или моих соседей. Я подумал, что это ошибка, очередная выходка Богдана: проиграв последнюю партию белыми, он сорвался и решил отказаться от участия в турнире, и слухи о его смерти сильно преувеличены. Потом я сам себя одернул — чушь! Конечно же, они говорят правду. Но я не представляю, как Болотников… В следующую секунду я уже думал, что ничего о нем не знаю. Он не испытывал ко мне симпатии, но не это же составляло большую часть его души! Я вообще не понимаю людей, даже тех, с кем живу бок о бок — тетю Ангелину и Вардана Георгиевича. Я не понимаю Олега Чиркова, хоть он и ненамного старше меня…

В этот момент рядом началось странное движение, люди стали на меня оборачиваться, я не слышал, кто и что сказал, но понял: меня приглашают на сцену.

Я поднялся, сказал какую-то банальность, точно не помню, в себя я пришел только через несколько секунд, когда увидел за кулисами Вардана Георгиевича.

— Существует мнение, что смерть Болотникова — результат слишком жесткой игры „Владимира I“, — выкрикнул кто-то горластый из журналистов, не дожидаясь микрофона, — что вы об этом думаете?

Я еще раз взглянул на Вардана Георгиевича и заверил его:

— Я об этом не думаю…

Я подошел к Вардану Георгиевичу, не зная, что сказать, но, слава богу, все вышло как нельзя кстати. Он заговорил первым, объяснил, что у него в номере сломался телефон (он был уверен: я не смог ему дозвониться), о пресс-конференции он услыхал пару минут назад в ресторане, решил, что я не смог его найти, и поспешил сюда.