Финское солнце - Ильдар Абузяров

Писателю Оверьмне нравилось прогуливаться меж стеллажей, заложив руки за спину и снисходительно поглядывая на фотографирующихся библиотечных прихожан. Себя он уже представлял в ряду классиков. «Скоро, – думал он, – рядом с Киви будет стоять и образ Харитона Хурмы, а какие-нибудь Папайя, Авокадо и Гуафа Сельдереевич будут фоткаться рядом с ним. И тогда всем в Нижнем Хуторе станет ясно, кто из них настоящий писатель, а кто дурилка картонная».

Прохаживаясь по прохладным коридорам, Оверь-мне представлял себе, как у него берет интервью для «Индепендента» культовый журналист Эса. А фотограф Фотти делает снимки для первой полосы. Для этого интервью и фотосессии Оверьмне уже придумал целую кучу эффектных фраз и выразительных поз. Вот он сидит на лавочке, и голова его отягощена думами о поволжских финнах, а вот он уже смотрит вдаль, прислонившись к березке, размышляя о будущем своего народа. Вот он за дубовым письменным столом ваяет очередной свой шедевр, – пиши еще, автор, пиши! – а вот он лежит в траве, заложив руки за голову, а в зубах у него не толстый карандаш, а тонюсенькая травинка, по которой ползет божья коровка. Вот (на групповой фотографии) он сидит на высоком стуле в самом центре, а вот он в одиночестве (в глубоком кресле) гладит роскошного кота. Фантазируя так и наглаживая одной ладонью другую ладонь, Оверьмне протянул библиотекарше Викки формуляр с запросом на книгу Туве Янссон. При этом Оверьмне старался придать лицу выражение величественное и многозначительное, соответствующее высокому статусу писателя.

– Опять Туве Янссон, – поморщилась Викки. – Вы уже полгода берете одну и ту же книгу.

– Не изучив ее, я не могу перейти к другой, – с достоинством ответил Оверьмне.

На самом деле писатель возился с одной книжкой так долго, потому что больше мечтал, чем читал и писал.

– У меня эту книжку дети за день проглатывают, – заметила Викки.

– Вот именно «проглатывают». А если бы каждый изучил по-настоящему хоть одну книгу великого писателя, какими бы образованными мы все стали, – сказал Оверьмне, ради внушительности воздев палец к люминесцентному финскому солнцу.

– Ага… понятно… – вздохнула Викки, доставая книгу из-под библиотечной полки. Туве Янссон она далеко не убирала, зная, что Оверьмне придет за ней если не завтра, так послезавтра.

11

Следует сказать, что библиотекарь Викки была той еще выдумщицей. Она всеми фибрами мозга ратовала за научный прогресс и предшествующее ему просвещение. Своим долгом она считала просветить как можно больше темных жителей Усикаупунки (Нижнего Хутора) и для этого проводила со школьниками игры по самым различным научным дисциплинам. Например, терпеливо объясняла, как были открыты разные химические элементы и откуда взялись их названия. «Название «аргон» происходит от греческого «аргос» – бездельник. А название брома произошло от древнегреческого слова, означающего зловоние. «Осмий» – от слова «осмос», то есть запах. А «йод» – от названия фиолетового цвета», – рассказывала она балбесам, которым все вокруг было, по большому счету, фиолетово.

Стараясь разнообразить культурную жизнь Нижнего Хутора, Викки устраивала тематические экспозиции. Однажды она решила устроить выставку в честь великого финского химика Юхана Гадолина и ради такого дела отправилась в Швецию, в заповедник близ Иттербю, где Юхан когда-то нашел камень, который назвал иттербенитом. Позже этот минерал переименовали в гадолинит. А примечателен этот камушек был тем, что при исследовании его Юхан обнаружил неизвестную до тех пор смесь окисей редкоземельных металлов. Из этой смеси Юхан выделил новый элемент, вошедший в таблицу Менделеева под названием «иттрий». А спустя несколько лет французский химик Жан де Мариньяк в этой же окиси нашел другой металл и назвал его в честь великого Юхана гадолинием. Хотя поэтичнее было бы «юханий».

И вот Викки, ступая по следам местных великих химиков, отправилась в те же самые редкие земли и надыбала в заповеднике точно такой же камень. Она уговорила хранителей заповедника выдать разрешение на его вывоз. Камень она выставила в библиотеке в рамках специальной экспозиции для детей. Так Викки хотела популяризировать химию, к которой, похоже, сама была неравнодушна. И вдруг к рыжему замшелому камню выстроилась очередь из хуторян, решивших, что он священный и чудодейственный. Поволжские финны издревле поклонялись не только животным, птицам и рыбам, но и деревьям. Особенно ценили ель-праматерь, липу-мать, дуба-отца и березу-невесту. Что уж говорить про покрытый мхом камень! К тому же по городу ужом пополз слух, что булыжник взят из священного заповедника, со дна озера, в котором прячется Хутор Верхний. И что этот камень сделал счастливыми, известными и богатыми уже многих людей. Так, например, один бедный химик мучался-мучался, химичил-химичил, а потом благодаря этому камню взял и переехал в Париж, в тамошнюю Академию наук.

«Все люди как люди, везут шмотки, а я перла через границу в чемодане увесистый камень, – с юморком рассказывала Викки всем желающим. – И что в итоге? А ведь я всю жизнь мечтала избавить поволжских финнов Усикаупунки от языческих предрассудков!»

Но писателю Оверьмне было не до чужих историй. Он сам придумывал истории. Взяв толстую и тяжелую, как камень, книгу Туве Янссон, он уселся у окна и принялся за чтение. Через несколько абзацев он наткнулся на фразу, от которой сердце застучало чаще.

«Ужасно, как подумаешь, что все великие люди умерли! Александр Македонский, Наполеон и все остальные… Да и мне что-то нездоровится», – прочитал Оверьмне и почувствовал легкий приступ клаустрофобии.

«А ведь действительно! – разволновался он. – Даже великие умирают. И я когда-нибудь умру в череде этих великих. Смерть неизбежна для всех, и единственное, что нас ждет в будущем, это тяжелый могильный камень, который будет давить на крышку гроба, пока мы будем распадаться на химические элементы».

Ища спасения от клаустрофобии, Оверьмне глянул в окно на еловый сквер и увидел Антти, сидящего под елью-прародительницей. «Удивительно, что Антти не на работе», – подумал Оверьмне. Но еще удивительнее было, что Антти уже несколько часов сидел на лавочке в еловом сквере. И что он там только высиживал?

12

А пока Оверьмне, прижавшись лбом к стеклу, внимательно разглядывал Антти, сам Антти, сидя на лавочке, прижимался спиной к священной ели, прося праматерь всех поволжских финнов о заступничестве и помощи. Сидя вот так и черпая силы от старой ели, Антти вспоминал, как его мать все мечтала и мечтала о лучшей доле. Рвала жилы, работая с утра до ночи, да так ничего и не нажила, кроме неизлечимых болезней и преждевременной старости.

Думая про покойную мать, вспоминая, как она гладила его по голове, когда он болел, Антти вдруг ощутил озарение. Словно невидимая молния прошла через ствол к его позвоночнику. Он вдруг ясно понял, что от его затеи не будет никакого толка: экологию поволжские финны уважают, но зеленой партии вовек не получить большинства в городском парламенте, поскольку, выбирая между экологией и тривиальными удобствами, поволжские финны всегда предпочтут последние. А всё потому, что финны, как и другие народы мира, движимы ложной мечтой.