Оруженосец - Олег Верещагин

Боимся, что не встанет солнце,

Что черти мир захватят весь,

Что дней в неделе будет шесть,

Что вступим мы в Евросоюз,

Что во всю рожу вскочит флюс,

Что пиво кончится на свете —

Всего боимся, прям как дети.

Че там? Какие-то татары?

Да мы порвем их без базара!

В прошедший год — совсем недавно —

Мы обломали чурок славно.

Казань мы рвали до зари…

Эй ты, мужик! Ты! Не ори!..

Имеешь ты задать вопрос?

С чего я волосом оброс?!

Сам волосат ты, как лешак…

Меня ты помнишь?.. Сам дурак!

Народ родной брех услыхал,

Народ тут репу почесал:

— Братва! Да это же Петруха!..

— А где ж он был?..

— Ни сном не духом!..

— Да, это я, что, не узнали?

А ведь недавно провожали.

— Ну да! Конечно! Помним мы!

Вас не видали две зимы!

На стругах две весны назад

Вы плыли драть татарам зад!

Мы думали, что вы с концами!

Глядите-ка, вернулись сами!

— Да нет, народ. Один вернулся… —

Тут наш герой чуть-чуть запнулся.

И, посмотрев поверх голов,

С других рассказ он начал слов:

— Стоим мы тут, а они — там.

Татарин едет, видно — хан:

Немытый, страшный, как Хсанкор!

Аж в дрожь бросает до сих пор!

Подъехал стороны на край.

Послать стрелой в татарский рай?

Собачий сын — Кадум Байда —

Сказал нам: — Слушайте сюда!

Урус всегда великий воин,

Дружить с монголом он достоин.

Ты удаль показал свою —

Вы победили нас в бою.

Мы щедрость вам свою покажем

И доброту свою докажем.

Урус с татаром — друг навеки.

Мы братья, люди-человеки!..

Но наши парни — не придурки:

— Мы знаем, кто и что за урки.

Татар нам брат? Глядите сами:

Мой дом поджёг, чтоб пламя

Ему обзор весь осветило.

Схватил он девку…

Отрезал серьги ей с ушами.

Ее саму в огонь метнул…

«Кто враг, кто друг…»

Ну, ты загнул!

— Упал татарин, видно, с печки,

Ведь мы для них не человечки,

Не люди даже и не звери.

— Татарин врет?

— Пошли проверим…

— Не надо. Может мы домой?

Какой домой?! Там пир горой!

И вот спустя пустяшно время.

На пир зовет нас вражье племя.

Идем мы к ним во всеоружье:

Бухло бухлом — на время дружим!

Так вот, на самом прям к ним входе

При всем честном (и нет) народе

Какой-то бешеный старик

Писклявым визгом поднял крик:

— Урус, ты нас не уважаешь?!

Друзья мы все! Ты понимаешь?!

Зачем тебе на пире лук?!

Ведь я тебе не враг, а друг!

Оружье сдайте в гардероб!..

— Ты че, загнать нас хочешь в гроб?! —

Вскричал наш воин говорливый,

Потом рванул еще ретивей:

— Чем резать будем мы там мясо?!

И мы с ножами знаем пляски!

Нам без ножей на пир нельзя,

Какие мы, потом, друзья?!

Татарин, фактами убитый.

Глаза со страху чуть закрыты:

— Ножи вам можно — меч нельзя.

И это факты без бузья!

Веселье хряк как рылом стер…

Но вот зашли мы все в шатер:

— Аллах! ХСАНКОР! Иегова! Кришна!

— Все это нам? Ну, очень пышно!

Бухло и закусь, ананасы.

Потом натырим балабасов!

Сейчас братаемся и дружим,

Ну, в общем: не особо тужим.

Проходит час, потом другой,

(Бухи. Не шевельнешь ногой.)

И вот средь пьяной тишины

Крадется к нам через спины

Кадум с ножом наперевес

Так тихо, как медведь сквозь лес…[42]

— Тихо, — вдруг сказал Эйнор. Только что он смеялся — и вдруг, не переставая посмеиваться, ухитрился одновременно произнести это. — Орки.

От одного слова внутри у Гарава (у Пашки) всё сжалось в тугой ком — и пришёл унизительный, тягучий страх. Фередир продолжал смеяться, даже назад откинулся — так, что оказался рядом со своим щитом.

— Много? — тихо спросил он.

— Не знаю. — Эйнор подбросил в костерок клубок сухих веточек. — Вокруг. Щиты приготовьте. Каждый закроет свою сторону, потом — как получится, от костра не отходить… Щиты!!! — Это он уже крикнул.

Гарав сам не помнил, как и когда он успел сунуть левую руку в ремни щита и вздёрнуть его вверх, правой рукой нахлобучивая шлем. Конечно, получилось не очень удачно, и он несколько секунд ничего не видел… зато почувствовал два тяжёлых удара в щит (едва не опрокинувших его на спину) и услышал визгливые гортанные вопли.

Он вскочил, уже сжимая в правой руке меч, выхваченный из ножен. Из темноты приближалось несколько коренастых чёрных фигур — как будто куски этой самой темноты ожили и надвигались, издавая низкое урчание и похрюкиванье. Мелькнули несколько алых вспышек — отсветы костра на металле.

Пашка почувствовал, что сейчас побежит. Ему показалось, что он стоит один на ледяном ветру — как там, на склоне… Сил стоять и ждать не было, бежать, бросив бесполезный металл, казалось правильным, единственным спасением.

— Дагор, Кардолан, дагор, дагор! — раздался позади рык, в котором почти нельзя было узнать голос Эйнора. — Подходите, твари!

Локоть Гарава ткнулся во что-то твёрдое.

Это был щит Фередира. Сбоку. Рядом.

В прорези шлема сверкали зубы — Фередир смеялся.

Наваждение распалось, хотя страх и не ушёл, но это был знакомый страх, и Гарав знал: он всегда до драки, потом исчезает.

Надо просто представить, что это ролёвка. Просто ролёвка.

— Хх-у!

Удар небольшого круглого щита в щит Гарава был так силён, что мальчишка качнулся на поспешно отставленную назад ногу. Что-то больно ударило по левой ноге над коленом, шаркнуло по кольчуге.

Визг.

Вонь.

Тараторящий высокий голос.

— Аххх… су-ка… — Гарав ударил кулаком с зажатой рукоятью меча между жёлтых, светящихся бешенством круглых глаз — они были совсем близко.