Сова по имени Уэсли - Стэйси О'Брайен

Однажды доктор Кауард диагностировал у одного из моих хомяков болезнь Кушинга – редкое нарушение, вызываемое опухолью головного мозга. Я спросила, каким образом он умудрился поставить такой диагноз, в норме требующий гормональных тестов, МРТ и КТ. Не задай я ему этого вопроса, он по скромности своей не рассказал бы.

– Ну, если честно, мне понадобились услуги клиники, – ответил он.

– В смысле, человеческой? – уточнила я.

– Да, я решил, что вашему малышу нужна более серьезная экспертиза, чем я могу предоставить, так что я позвонил одному своему знакомому эндокринологу, он приехал, и все воскресенье мы с ним обследовали вашего хомяка.

– Шутите? Их услуги ведь стоят по четыре сотни долларов в час!

– В целом да, но у него был выходной, и он просто оказал мне услугу.

Типичный доктор Кауард. Ради своих пациентов он был готов буквально на все. Никогда не встречала ни одного другого ветеринара, столь же преданного своему делу.

Я рассказала ему об Уэсли и спросила, готов ли он взять его под наблюдение и не доставит ли сова неудобств в клинике.

– Без проблем, – ответил он, – я часто лечу сов и очень их люблю.

Я упомянула, что предпочла бы, чтобы он держал существование Уэсли в секрете, на что он сказал:

– Конечно, просто запишитесь на прием и скажите, что вам нужно принести мне на осмотр свою птицу и что это срочно.

Теперь у Уэсли был хороший ветеринар, что несколько успокаивало.

После того как мы разрешили проблему с клювом и когтями, наша жизнь потекла по-старому. Трудности лишь еще больше сплотили нас. Все годы нашей совместной жизни мы с Уэсли обнимались почти каждую ночь перед сном – я брала его правой рукой под пузико и баюкала в левой, положив его голову на ладонь. Он при этом сразу же втягивал лапы, как самолет – шасси, и позволял прижать себя к моему животу.

Как-то вечером я лежала и чесала его за крылышками, а он вдруг уперся в меня лапами и подполз выше, оказавшись таким образом у меня на груди. Потом он, сонно и нежно пощипывая меня клювом за шею, медленно расправил до предела свои потрясающие золотые крылья и положил их мне на плечи. Он довольно долго так проспал, а я лежала в полном восхищении.

Это были самые настоящие совиные объятия. Я очень надеялась, что он как-нибудь это повторит. Так и произошло – эта поза стала его любимым способом обнимашек. Я так и не смогла привыкнуть к этому чуду и иногда чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Это прекрасное, изумительно сложное и удивительное дикое создание обнимало меня крыльями в знак абсолютного доверия. Те воспоминания я бы не променяла ни на что. Ни за что на свете.

В МОЕЙ ЖИЗНИ наступили серьезные перемены. На дворе был 1998‐й, мне было под сорок, я находилась на самом пике своей карьеры и жила в достатке в окружении семьи и друзей. Жизнь была прекрасна, пока однажды я вместо кровати не проснулась в буквальном смысле на пороге своего дома. Собрав мысли в кучу, я пришла к выводу, что отключилась вечером и всю ночь пролежала без сознания. Подходящих объяснений не было – я не получала травм в последнее время, я не пьяница и никогда не употребляла наркотиков. К счастью, в доме все лежало на своих местах – меня, по крайней мере, не ограбили. Я пребывала в глубоком недоумении, но в целом жизнь продолжала идти своим чередом.

Однако потом я отключилась вечером в воскресенье и не появилась на работе ни в понедельник, ни во вторник, несмотря на то что начальство обрывало мне телефон. Внятных объяснений происходящему у меня все еще не было.

У меня всю жизнь случались мигрени, но теперь моя голова раскалывалась от невыносимой, мучительной боли, неведомой мне доселе. Любое произнесенное мной слово вибрировало у меня в черепе, усиливая боль. Вербальное общение приходилось сводить к минимуму, оно напоминало попытки выкарабкаться с самого дна глубокого бассейна, в который залили желе. Когда я шла, с каждым шагом что-то словно ударяло по моей голове кувалдой. Даже если я лежала в покое, каждый удар сердце заставлял меня стискивать зубы.

Я начала оставлять кучки мышей впрок для Уэсли на случай, если опять выйду из строя. Благодаря меху, они не портились по нескольку дней. На работе за выслугу лет мне предоставили некоторое время на то, чтобы справиться с этим странным недугом. Я отчаянно не хотела признавать, что со мной что-то серьезное, однако чем дальше, тем яснее становилось мне и моим лечащим врачам, что так продолжаться не может: я просто теряла работоспособность, и само это пройти не могло. Так что мне пришлось брать отпуск по болезни.

Поскольку жила я одна, я продолжала вести хозяйство самостоятельно. Однажды днем я выпила Адвил[4] и поехала в магазин. Я загрузила машину продуктами, села за руль и упала в обморок. Я просидела так где-то восемь часов. В конце концов кто-то на парковке заметил, что я без сознания, и забарабанил в дверь. Не сумев меня разбудить, доброхот позвонил в полицию и сообщил им, что во внедорожнике на парковке у продуктового кто-то умер.

Врачи из скорой взломали дверь моей машины, вытащили меня, погрузили в карету, поставили мне капельницу и стабилизировали мое состояние, но жизненные показатели были слабые. Очнувшись в госпитале, я стала просить, чтобы меня отпустили домой, потому что это ведь «ерунда». Врачи же настаивали, что никакой ерундой тут и не пахло и что все было очень даже серьезно.

В итоге, после бесконечной череды анализов и исследований, выяснилось, что у меня опухоль головного мозга, неоперабельная, но и не злокачественная. Называлось это «обширная базилярная гемиплегическая мигрень с осложнениями». Возможные осложнения включали обмороки, вазоспастические инсульты, комы, припадки, микроинсульты, приводящие к временному параличу, развитие диссоциативной фуги и нарколепсии. Мигрень не прекращалась ни на минуту – я мучилась беспрерывно 24 на 7, а меня пичкали то одними лекарствами с ужасающими побочными эффектами, то другими.

Некоторые мигрени, если их запустить, способны привести к полноценному инсульту, и это мне пришлось ощутить на собственной шкуре. Как-то раз в аптеке, пока мне собирали мои рецептурные препараты, я решила воспользоваться их бесплатным тонометром. На экране высветилось 278/195. Я встала было со стула, намереваясь сообщить персоналу, что их тонометр барахлит, но не смогла произнести ни слова и рухнула на пол. Спасала меня снова та же бригада скорой помощи, что и раньше, на парковке.

Месяц мне пришлось провести в инвалидной коляске, испытывая трудности с речью и провалы в памяти, но в итоге организму удалось восстановиться. Это и была «гемиплегическая» составляющая – временные параличи одной стороны тела, вызванные сужением сосудов из-за силы мигрени и кислородным голоданием определенных участков головного мозга. Опухоль в итоге закальцинировалась и перестала расти, но постоянные жуткие боли приходилось терпеть по-прежнему.