Лесная легенда - Александр Бушков

В конце июля, через три с лишним месяца после смерти Сталина меня вызвали в Москву. Формулировка была стандартная: прибыть для получения нового назначения, на передачу дел и сборы — трое суток. На сей раз передача дел длилась гораздо дольше, чем тогда, в сорок пятом, и уже не устно, а с подписанием бумаг. И сборы тянулись дольше — успели, как люди семейные, обзавестись кое-каким барахлишком, которое не хотелось бросать.

Да вдобавок нужно было решить в лихорадочном темпе два вопроса. Один — посерьезнее. Поскольку по формулировке было ясно, что в Польшу я уже не вернусь, жене следовало за трое суток уволиться, что в те времена было не так просто сделать. Даже то, что она не военнослужащая, а вольнонаемная, могло делу и не помочь. Но у меня были неплохие отношения с начальником представительства МГБ (точнее, уже МВД — буквально через несколько дней после смерти Сталина МГБ влили в МВД). Он и подписал уже в первый день приказ об увольнении — «в связи с требующимся в Москве лечением». Возможно, такая быстрота объяснялась еще и тем, что времена стояли зыбкие, мутные какие-то — мы уже знали, что арестован маршал Берия, несколько человек из высшего руководства министерства, некоторые министры внутренних дел в республиках. И никто ничего не понимал…

Вторая загвоздка была скорее юмористической. Все время, что я прослужил в Польше, так и не имел советского военного мундира, так уж мне полагалось. Не отсвечивать особенно. Если и появляться в форме, то исключительно в польской.

Хорошенькое дельце — являться к московскому начальству в штатском… Втык воспоследовал бы моментально. Хорошо, наши ребята, советники, подмогли: быстренько раздобыли на складе представительства новенький мундир — галифе и погоны с соответствующими кантами, надлежащая фуражка, китель… вот смех, я впервые в жизни надел китель, до Польши обходился гимнастерками. Ну, отвальная, конечно — и для наших, и для поляков.

И застучали колеса по рельсам… В Москве, как и при прежних поездках в отпуск, остановились у родителей жены. Жилье позволяло: тесть мой служил в МИДе (правда, на должности не особенно и высокой, переводя на армейские мерки, вряд ли выше майора). И квартира у него была отдельная, трехкомнатная, не в самом центре, но и не в Марьиной Роще, понятно. Как обычно, мы с женой и сынишкой обосновались в бывшей комнате жены. Во второй обитали тесть с тещей, третья служила гостиной. По тем временам — сущие хоромы…

С тестем и тещей у меня, в общем, сложились нормальные отношения (виделись мы до того по паре дней в год, за столь короткое время рассориться не успеешь, а главное, они вовсе не считали дочкино замужество неудачным, наоборот). Но на сей раз создалось полное впечатление, что мысленно он на меня чуть пофыркивает. Причину мне как-то через пару дней рассказала, посмеиваясь, жена, успевшая поговорить с матерью. Тестюшка мой, оказывается, не на шутку сердился оттого, что из-за меня его кровиночке пришлось уйти с загранработы, на коей, он надеялся, любимая доченька сможет сделать карьеру.

Вот такое у него было тихое чудачество, над которым супруга открыто посмеивалась при мне, а теща, как призналась жена, — про себя. В самом деле, на какую карьеру могла рассчитывать вольнонаемная машинистка в представительстве МВД за границей? Имевшая за плечами лишь три курса пединститута? Связей у тестя насилу и хватило, чтобы на то место ее пристроить, какая уж там карьера… Дорасти до начальницы машбюро разве что…

Теща-то и сгладила ситуацию: согласно полученным от жены агентурным сведениям, прямо сказала мужу: и черт с ней, с незадачливой этой загранработой, я как-никак полковник, пост занимал достаточно серьезный, так что и новое назначение будет, надо полагать, соответствующим. Года мои такие, что свободно вообще могу выйти и в генералы. Пусть дочка и не сделает карьеру, но разве плохо, если она станет генеральшей? Тесть немного отмяк и со мной держался уже доброжелательнее: не то чтобы он был у жены под каблуком, но привык с ее мнением считаться — весьма неглупой женщиной была моя теща, в партии состояла, одним из московских РОНО[12]руководила…

Я доложил о прибытии по телефону. Мне велено было ждать вызова — и растянулось ожидание на неделю. И я ни капельки не обеспокоился, дурак такой, даже не думал, что времена стоят смутные. Всего-навсего места себе не находил от любопытства: куда пошлют? Ясно, что человека с моим послужным списком и званием не загонят в какую-нибудь Тьмутаракань руководить райотделом, место будет повыше. Правда, я чертовски боялся оказаться в центральном аппарате на бумажной работе, каковую органически ненавидел. Куда угодно, лишь бы и далее служба была связана с розыском, с активными действиями. Но мало ли что начальство решит…

Потом явился посыльный с вызовом на завтра. В МВД я, олух царя небесного, летел, как на крыльях — форму жена нагладила так, что любую морщиночку пришлось бы искать под микроскопом, сапоги я сам надраил до зеркального блеска, надел все до одной награды, такси вызвал по телефону…

Принял меня генерал-майор: на табличке указаны только звание да инициалы с фамилией, без указания занимаемой должности — но у него приемная, хоть и небольшая, лейтенант-порученец за столиком…

Не понравился он мне с первого взгляда: лицо желчное, как у хронического язвенника, губы в ниточку (а к узким губам у меня отчего-то всю жизнь антипатия), но главное, на кителе всего-то три ленточки: орден «Знак Почета», медаль «За оборону Москвы», ну и, как водится, «За победу над Германией». Последнюю автоматически получали практически все воевавшие, и масса тыловиков, и много гражданских. А «За оборону Москвы» опять-таки можно было при некоторой оборотистости получить и тем, кто отроду не бывал на передовой.

Одним словом, передо мной сидел классический тыловой барсук, но я свои личные впечатления быстренько упрятал подальше: пусть и тыловик, но генерал. А коли уж о новом назначении сообщает генерал, речь явно пойдет не о помянутом райотделе в Тьмутаракани…

Я вытянулся, как на смотру, представился по всей форме. Он кивнул на стул для посетителей. Я сел, держа фуражку на коленях, волнуясь, как мальчишка, не подозревая ни черта…

Он не тянул — положил предо мной лист машинописи, сказал сухо:

— Ознакомьтесь и распишитесь, полковник.

Просто «полковник», без «товарища». Ну что же, быть может, попросту полное и законченное хамло — попадались мне на войне и такие начальнички… Я стал читать — и глазам своим не поверил, пришлось перечитать еще раз, медленнее.

Ну никак это не могло быть обо мне! Как говорится, и близко не лежало. Однако бумага составлена по всем правилам: выписка из приказа министра внутренних дел. Полковника такого-то уволить в запас без права на пенсию по выслуге лет за… Твою мать, холера ясна! За систематические и серьезные упущения по службе, неоднократно проявленную халатность и совершение ряда поступков, порочащих честь и достоинство советского офицера!

Не было ничего подобного! Ни разу. За мной, как у многих, числилось некоторое количество мелких промахов и мелких провинностей, но не было ничего, что дало бы повод для такой формулировки, все выговоры так и остались устными, без занесения в личное дело. А вот благодарности там значились, в том числе одна от Верховного.