Сапфо - Ольга Клюкина

— А с чего щекотка-то? — с серьезным видом спросила Вифиния. — Уж не от моей ли случаем еды?

— Нет, назло хилосоху очень пукнуть хочется, — ответила старушка. — Поспорить!

И служанки снова дружно рассмеялись, выходя из дома на двор, где располагались подсобные помещения для хранения продуктов и винный погреб, в который они, надо признаться, почему-то заглядывали гораздо чаще, чем следует.

А Сапфо подумала: надо же, вместо того чтобы остановить болтушек, она почему-то слушала их грубости с не меньшим интересом и удовольствием, как если бы те сейчас произносили изысканные, красивейшие речи.

В болтовне служанок тоже была скрыта какая-то особая музыка, но совсем другая, нежели та, что была привычна для Сапфо — словно кто-то стучал половником или скреб ложкой по дну медного котла, а рядом аппетитно шипела сильно поджариваемая рыба, громко булькал суп — и все это тоже были нестройные, радостные звуки своеобычных музыкальных инструментов.

«Наверное, придет время, когда кто-нибудь будет сочинять и такие песни», — подумала Сапфо.

А после того, как ей перестали быть слышны удаляющиеся голоса служанок, Сапфо принялась подробно рассматривать вазы, расставленные в комнате Глотис.

На полках, на полу и везде, куда только падал взгляд Сапфо, в этой комнате, одновременно служившей и мастерской Глотис, красовались вазы самых разнообразных форм и размеров.

На некоторых сосудах еще только-только углем был намечен будущий рисунок, другие поблескивали на солнце черным, свежим лаком, и их даже страшно было пока брать в руки, чтобы случайно не испортить только что выполненную работу.

По сравнению с еще нерасписанными, глиняными сосудами, составлявшими в углу безликую, угрюмую группу, те вазы, которых даже еще только-только коснулась рука Глотис, казались живыми и чуть ли не говорящими.

Несмотря на то что повсеместно в моде среди прославленных вазописцев сейчас царил строгий, геометрический стиль, когда поверхность сосуда казалась расчерченной строго по линейке ровными линиями, Глотис расписывала сосуды так, как ей нравилось, называя себя «деревенской самоучкой», и, похоже, вовсе не обращала ни малейшего внимания на то, что делали другие мастера.

Поэтому в самом простеньком орнаменте все равно чувствовался неповторимый, несколько насмешливый и веселый характер Глотис, не говоря уже о тех вещах, где она сочиняла сложные, забавные узоры то из сцепившихся между собой щупальцами осьминогов, то из морских звезд или крошечных черепах.

На каждой вазе внизу стояло небольшое клеймо со словами «Глотис с Лесбоса», а так как за те три года, что Глотис провела в кругу подруг Сапфо, в доме стало принято пользоваться только расписанной ее руками посудой, то вскоре все тарелки, кратеры, вазы женщины начали в разговорах между собой в шутку называть не иначе как «глотисами».

«Подайте-ка мне вон тот «глотис» с фруктами», — привычно говорил кто-нибудь за столом.

Или: «А не глотнуть ли мне вина из этого вместительного «глотиса», здесь все равно не убудет».

Так что некоторые стеснительные гости, которые имели обыкновение ничего не переспрашивать, чтобы не показаться невеждами, покидали школу Сапфо в полной уверенности, что в приличном, высокообразованном обществе все, из чего принято брать еду или питье, чтобы их проглатывать, следует называть «глотисами».

И потом, стараясь блеснуть перед своими друзьями и сотрапезниками, небрежно называли чаши именно так, нередко начиная именно с этого интересный для всех застольный рассказ о посещении Лесбоса и особенно — школы легендарной Сапфо.

Сапфо вспомнила, что как-то Глотис рассказывала, будто расписанные ею вазы к тому же напоминают фигуры разных, хорошо знакомых ей женщин, и когда она работает, то нередко представляет, будто одевает в неповторимый наряд из узоров то Сандру, то Филистину или даже кого-нибудь из служанок.

Сапфо оглядела полки и нашла приземистую вазу с двумя ручками — канфар, которая действительно сильно напоминала Диодору, стоящую в своей излюбленной позе, поставив руки в боки, тем более что рядом с ней сейчас стоял еще более широкий, расписанный пшеничными колосьями килик, в котором безошибочно можно было узнать толстую, расплывшуюся фигуру кухарки Вифинии.

Сапфо попыталась представить, какая из ваз была больше остальных похожа на нее, но тут дверь отворилась и в комнату вошла Глотис, неся на плече кувшин с водой.

— О! Сапфо! — искренно обрадовалась Глотис. — Какая радость! А я думала, ты меня уже совсем позабыла! Ты ведь так давно ко мне не приходила, наверное, уже несколько дней, с тех пор, как в доме появилась толпа гостей. И хочу тебе высказать свое мнение, Сапфо, напрямик, — что столько мужчин в доме сразу — это слишком! Я не припомню, чтобы у нас раньше в школе было столько шума и ненужной суеты, какую, как правило, почему-то приносят с собой мужчины.

— Ничего, Глотис: гости приходят и уходят, и нет смысла слишком сильно мешать их движению, но также нарочно от него прятаться. Но ведь мы, Глотис, все равно остаемся, разве не так? Вот зашла посмотреть на твои новые работы, — улыбнулась Сапфо. — Ты же знаешь, у меня всегда повышается от них настроение.

Сапфо говорила сейчас чистую правду — ничто не действовало на нее более бодряще, чем общение с людьми, которые тоже занимались разными видами творчества, будь то новые утренние мотивы, сочиненные Филистиной, трактаты Дидамии, рисунки на вазах, сделанные Глотис, или даже просто цветочные венки, которые с неподражаемым искусством умела плести одна из совсем маленьких учениц школы.

После встреч с одаренными людьми у Сапфо действительно, как правило, заметно повышалось настроение и тоже, в свою очередь, возникало желание тут же создать что-нибудь совершенно необыкновенное.

И, как выяснилось, не только у нее одной.

Наверное, и сама идея школы Сапфо первоначально возникла из желания творчески одаренных женщин как можно больше времени проводить вместе и незримо поддерживать друг друга, при этом не мешая двигаться только своим, предначертанным великими богами путем.

Вот и сегодня Сапфо зашла к Глотис в поисках незримого «лекарства», которое могло бы ей помочь преодолеть внутреннее смятение и, самое главное, переломить неожиданно наступившее молчание.

Ведь случилось самое ужасное, что только Сапфо могла предположить, — она где-то потеряла все свои новые песни!

Как Фамирид, наказанный Музами!

Но только у нее это произошло буднично, совсем незаметно и — поэтому особенно страшно.

— Хорошо, что ты зашла сама, — сказала Глотис, ловко снимая с плеча кувшин. — Ведь я как раз начала твой новый портрет на вазе, Сапфо, и хотела попросить, чтобы ты немного передо мной посидела. Но вот только жаль, что сегодня ты не сделала той замечательной прически, которая была у тебя в тот день, когда я только что начала рисунок.

И Глотис сделала пальцами кругообразные движения, показывая жестом спускающиеся до земли локоны, которые несколько дней назад украшали Сапфо.