Сапфо - Ольга Клюкина

— Прав?

— Иногда наступают моменты, когда понимаешь, что на самом деле это тоже вовсе не свобода, а одна видимость, — медленно проговорила Филистина. — Вот как, например, теперь у меня…

— Но — почему? — яростно вскричал Леонид. — Тебя кто-то обижает, притесняет? Тебя, такую…

Он не смог продолжить своей мысли, потому что не умел говорить красивых слов, и только сделал в воздухе неопределенный жест рукой.

— Какую — такую? — посмотрела на него в упор Филистина, и Леонид с удивлением заметил в ее глазах слезы. — Какую? Да, я живу в самом центре столицы, в роскошном доме, его обслуживает множество рабов, но я не могу взять к себе в дом ребенка, к которому отношусь как к своему собственному сыну. Разве это можно назвать свободой?

— Но — почему? — изумился Леонид.

Филистина разговаривала с малознакомым так откровенно, хлестко, словно хотела его, а еще больше саму себя обидеть и сделать так, чтобы на нее никто не смотрел обожающими глазами, никто и никогда…

— Хоть я и не женщина легкого поведения, как ты тут заметил, но все равно живу на постоянном содержании одного очень богатого купца, Митридата. Да, потому что я привыкла жить в роскоши и, как справедливо говорил сегодня Алкей, вовсе не хочу превращаться в тупое, невежественное существо, как те, кто вынужден изо дня в день бороться с нищетой, — сказала Филистина, даже не стараясь вытирать слез, катившихся по ее щекам. — Мой покровитель Митридат — не злой человек, к тому же почти все время он плавает где-то по своим торговым делам и позволяет мне жить так, как я хочу: посещать школу Сапфо, выезжать сюда на лето за город и многое, многое… Скорее всего, Митридат меня по-своему любит, и даже балует. Но он ни за что не разрешит, чтобы я привела в дом мальчика, которого считаю своим ребенком…

— Но — почему? — снова коротко, но настойчиво спросил Леонид.

— Да как ты не поймешь — потому что Фаон вырос! — в отчаянии воскликнула Филистина. — Я не сделала этого раньше, а теперь Фаон, мой сын, да, мой единственный сын, стал красивым юношей, с которого не сводят глаз как женщины, так и мужчины. Нет, мой друг не потерпит из ревности, чтобы Фаон поселился в его доме, и теперь мой сын должен навсегда, навсегда от меня уехать. И я сама во всем виновата — мне нужно было об этом подумать раньше, когда Фаончик был еще маленьким, но я не виновата, что время летит так быстро и незаметно. Клянусь Зевсом, я просто не заметила, что уже прошло столько лет!

Филистина все еще продолжала плакать, а Леонид вдруг почувствовал, что у него словно камень упал с плеч, и, напротив, широко улыбнулся.

Оказывается, Филистина относилась к тому юному красавчику, который забавлялся с поэтом игрой в коттаб, как к своему сыну!

Просто как к сыночку, и никак иначе!

Леонид мог бы сейчас запросто от радости обнять Филистину и крепко сжать ее в своих ручищах, если бы имел на подобную вольность хотя бы маленькое право.

Но эта женщина казалась ему хрупкой и недосягаемой, как самое редкое сокровище, или бесценное произведение искусства, которое он когда-либо мог видеть в своей жизни.

— Нет, не нужно так отчаиваться, — только и нашелся что сказать Леонид. — Не нужно. Я тебе помогу. Уверяю тебя, что вместе мы что-нибудь придумаем.

— Ты? Поможешь? — спросила Филистина, изумленно глядя на Леонида сквозь слезы.

Но вдруг ей показалось, что огненно-рыжий и, по всей видимости, очень сильный человек, которому, в прямом смысле слова, «любое море по колено», нарочно послан ей всемогущими богами, чтобы действительно как-то помочь в создавшейся ситуации.

Филистина даже почти что забыла о том, что Леонид с первой же минуты своего появления в дверях вызвал у нее сильнейшую неприязнь и почти что безотчетный страх.

Но, скорее всего, Филистина тогда просто все еще находилась под впечатлением от недавнего разговора с Сапфо, и потому весь мир ей казался враждебным и ощетинившимся.

— Спасибо. Но — что ты можешь сделать? Чем ты поможешь? — тихо спросила Филистина.

— Пока не знаю. Но если мы будем вместе думать…

Продолжить Леониду не пришлось, потому что в этот момент в комнату вошла Сапфо, возвратившаяся с прогулки.

— Т-ш-ш, — по-заговорщицки приложила Филистина палец к губам. — Не сейчас, потом. Это Сапфо.

Леонид, который мечтал увидеть Сапфо, поневоле пришел в замешательство — почему-то у него никак не хотело укладываться в голове, что эта промокшая насквозь, бледная, совершенно несчастного вида женщина и есть та самая известная поэтесса, о которой по всему миру ходят легенды.

— Ну как? Ты споешь нам сейчас песню, которую только-только услышала у дождя? — спросила Филистина у Сапфо, стараясь выглядеть веселой и беззаботной.

— Нет, я ничего не услышала, — сказала Сапфо, посмотрев на Филистину и Леонида странным, застывшим взглядом.

Она даже не поинтересовалась, что это за незнакомец и почему он сейчас находится в ее доме.

Не исключено, что Сапфо вообще ничего не видела вокруг.

— Я совсем перестала слышать песни, — вдруг тихо проговорила Сапфо. — Наверное, боги решили меня за что-то наказать. За три дня я еще не сочинила ни слова.

— Ни слова? — удивилась Филистина, зная, что до этого времени ни один день Сапфо не проходил без новой песни, или хотя бы нескольких строк, из которых все равно потом вырастало целое стихотворение. — Неужели это правда?

— Да, ни слова, — каменным голосом проговорила Сапфо. — И сегодня — тоже.

— Ничего, я за целую жизнь не написал ни слова, и то об этом вовсе не горюю, — постарался несколько грубовато утешить Леонид донельзя расстроенную женщину. — Подумаешь, что с того?

И только теперь Сапфо обратила внимание на незнакомого мужчину, который сидел в комнате наедине с Филистиной и болтал какие-то откровенные глупости.

— Кто это, Филистина? — сказала Сапфо, посмотрев на Леонида, но по-прежнему каким-то странным, невидящим взглядом. — Я никогда прежде не видела этого человека.

— О, Сапфо, его зовут Леонид, — с готовностью пояснила Филистина. — Он известный мореплаватель, который рассказал нам сегодня много невероятного, хотя и правдивого тоже. И сделал всем прекрасные подарки. Посмотри, какая красота!

И Филистина протянула Сапфо свой необыкновенный янтарь.

Признаться, она взяла его у Леонида, чтобы при случае подарить Сапфо и потом снова завести разговор о Фаоне, но подруга рассматривала камень с заточенным внутри него четверокрылым существом чуть ли не с мистическим ужасом.

— Боги, как страшно, — проговорила Сапфо. — Никогда в своей жизни не видела ничего печальнее. Словно стихотворение… про меня.

— Ах, что ты такое говоришь, Сапфо? — улыбнулась Филистина. — Тебе же всегда нравились такие диковинки?

Но Сапфо молча отдала янтарь назад Филистине.