Капитан госбезопасности. В марте сорокового - Александр Логачев

— Да это псих, Колун! — воскликнул почему-то радостно удивленный Палец.

— Я отказался от своей жизни, так как она была скудна и бессмысленна. Новое имя, только оно могло дать мне живительный глоток, — продолжал «нести пургу» товарищ Шепелев. — Я знаю, что это звучит странно, но на войне происходят и более странные вещи.

Дуло обреза, что держал Палец, опустилось вниз. Жесткая хватка руки ослабла, как и собранность молодого уголовника. Он то и дело поглядывал на Монгола, пренебрежительно ухмыляясь — «смотри из-за кого сыр-бор подняли, из-за обыкновенного форменного дурика».

— Если ты знал Жоха, то скажи, за что он сел в тридцать пятом? — спросил Колун.

«Тоже мне дознаватель», — эту фразу капитан оставил в мыслях, а вслух сказал:

— За кассу вокзального ресторана в Пскове.

Колун кивнул.

— Он придуривается, Колун! — сплюнул на пол Монгол, вертя в руках финку. За что получена им такая кличка — не загадка века. Глаза узкие, хотя лицо и не азиатского склада. Полукровка какой-нибудь. «Вот этот поопаснее остальных, — подумал Шепелев. — Но ничего».

— Вы не понимаете, что такое единство помыслов и общность стремлений, — обернувшись к Монголу, капитан чуть подался вперед, словно движимый порывом доказать свою правоту. — Вот он даже перевел мне свою татуировку. Смотрите! — капитан расстегнул куртку, рванул рубашку так, что полетели пуговицы, обнажил синий трехкупольный собор.

Еще шаг вперед. А где-то вдали послышалось тарахтение мотора. Катит «эмка». Значит, дольше тянуть нельзя. Прибытие машины собьет расстановку, к которой удалось присмотреться, да и просто не на шутку встревожит блатной люд.

— Смотрите!

Адресовано это «смотрите» было в первую очередь Пальцу, стоявшему ближе всех к капитану. Монгол сейчас находился справа от капитана, стоял, прислонившись к стене кухни. Его ошибка, что он выбрал такую расслабленную позу.

— Ха-ха! Точно! Идиот! — воскликнул Палец, вглядываясь в собор и чуть наклонившись, чтобы разглядеть получше. — Дурдом какой-то, а, Колун?

— Я же говорю, что можно и нужно менять имена! — громко произнес капитан, залившись дурацким смехом, поворачиваясь лицом к Монголу, делая в повороте еще шажок вперед и выхватывая из рук Пальца смотрящий в пол обрез.

Поворот ствола — и от живота сразу же выстрел в Монгола. Не давая тому ни мига. Слишком опасен сей гражданин, чтобы дарить ему хоть мгновение — уйдет, метнет нож. Прикроется Христиной, до которой ему руку протянуть… «Теперь не протянет», — винтовочной пулей Монгола отбросило к стене.

Шепелев отпрыгнул назад и передернул затвор. Гильза обо что-то ударилась с характерным металлическим звоном. Странно, что слух сейчас ловит такие мелкие звуки.

Вторая пуля досталась Пальцу, который стоял разинув рот. И так ничего и не успел понять.

Закричала в дверях Христина. А за окном гудит автомобильный мотор, подрагивают стекла.

Разворот, во время которого капитан передергивает затвор. Ох, уж эти Мосинские винтовки и обрезы из них… Эта необходимость растрачивать мгновения на досылание патрона в патронник. Или только так кажется, когда каждый удар сердца воспринимается как проигрыш во времени?

Колун уже отбросил кепку, под которой лежал небольшой пистолет, накрыл его кистью. Капитан же в этот момент услышал, как, крича что-то (кажется, по-польски), убегает по коридору Христина.

— Лежать! — Шепелев двинулся по кухне к Колуну, вытягивая руку с обрезом. — Я — капитан госбезопасности! Дом окружен! Вы арестованы! Слышишь — машина! Сопротивление бесполезно! Шпалер на место!

Пистолет был сейчас в руке Колуна, его дуло смотрело на стремительно приближающегося человека с обрезом. Однако уголовник стрелять не спешил, уголовник призадумался.

— Лежать руки за голову! НКВД! — Капитан был уже рядом со столом.

Все, ствол обреза коснулся пиджачного кармана Колуна. Теперь гражданину уголовничку уже поздно решаться на дуэльную перестрелку. Он в любом случае опоздал. Думать надо быстрее.

— Кладем шпалер на стол, — уже спокойно произнес Шепелев. — И без резких движений.

Без резких движений Колун, правда, не обошелся. Пистолет он не положил, а бросил на стол. Да так, что чуть не разбил пустую бутылку из-под перцовки. А в дверь что есть мочи колотили. Услышали автомобилисты, что в доме идет стрельба.

Капитан положил пистолет Колуна в карман куртки (автоматически зафиксировав — старенькая английская одиннадцатимиллиметровая машинка системы Веблей-Скотта, старенькая, но мощная, от такого калибра свинцовые подарки получать не желательно).

— А теперь руки за голову и на выход, Колун. Так, кажется, тебя зовут? Дверь открывать пойдем…

— Вызывайте милицию, это их клиент, вызываете санитаров. Для вас ничего не меняется. Ждете меня. Никого дальше кухни не пускать, самим не ходить. Когда все уедут… Кстати, обеспечьте, чтобы долго здесь не крутились. Скажите, что рапорт о случившемся напишу. Им передадут. Потом идите в машину и ждите. Сколько? Сколько потребуется, товарищи. Всю ночь — так всю ночь.

И отдав распоряжения, капитан направился по коридору к комнате Христины. Дверь, как нетрудно было предположить, оказалась закрыта. Понятно, что никакие уговоры «Христинушка, открой» ни к чему не приведут. Вот тогда точно посланным с капитаном сотрудникам всю ночь придется проторчать возле этой университетской постройки. А дверь добротная и замок добрый. Будь он в самом деле Жохом проблем бы, конечно, эти запоры не вызвали, но не Жох он, не Жох.

Капитан достал изъятый из кармана убитого Пальца наган. Придется так. И без того вся задуманная прелюдия к разговору с Христиной испорчена напрочь. Теперь выстрелом больше, выстрелом меньше — большого значения не имеет.

Два выстрела в замочную скважину. Начальной скорости полета пуль, двухсот семидесяти метров в секунду, хватило — путь открыт, капитан вошел в комнату. Сможет ли он исправить ситуацию? То, что это будет непросто, и к бабке не ходи.

Это оказалось гораздо труднее, чем предполагаемое «непросто». Женщина находилась даже не в истерике, а в состоянии, которое можно назвать полным истерическим затмением. Ничего, кроме «Уйдите от меня!» и рыданий, добиться от нее не удавалось. Капитан готов уже был отчаяться. Но все же не отступал. Он не просто ее успокаивал, он выполнял задание, он продолжал операцию «Кобзарь». Да и не привык он к отступлениям.

Шепелев не прислушивался, сколько пробили напольные часы, чей бой был слышен во всей квартире. А били они, между прочим, не первый раз с того момента, как он переступил порог комнаты Христины. Время его начнет интересовать позже. Он также не всегда понимал, что говорит. Что-то успокаивающее, уговаривающее. Он разворачивал ее на постели, убеждал, бил по щекам, кричал и снова успокаивал, целовал и гладил.

Наконец она пришла в себя. В состояние, в котором по крайней мере могла воспринимать что ей говорят.