Вопреки - Валентина Кострова

— Герман... О, боже... Да... – дергает бедрами навстречу моим губам, языку, сгребает мои волосы на макушке в кулак. Дрожит. Безумно кончает.

Встаю, подхватываю ее на руки, несу к столу. Я сейчас подобен людоеду, готового приступить к вкусному ужину. На ужин у меня аппетитная Марьяна.

— Держись, - глухо командую, убедившись, что она удобно стоит коленями на стуле и хорошо опирается об стол. Оглядывается через плечо. Провожу членом по влажной промежности, без предупреждения резко толкаюсь. Широко распахивает свои голубые глаза, сложив рот в эротичное «о». Удерживая ее взгляд немигающим взглядом, наращиваю темп. Марьяна прогибается в пояснице, подстраивается.

Красивая. Чертовски красива. Ведьма. Без нее сдохну, как брошенная псина на пустыре с переломанными конечностями. Она моя. Никто не имеет права на мою женщину. Не останется добровольно, заставлю. Найду способ заставить сменить фамилию, носить обручальное кольцо, быть рядом со мной вместе с дочерью. Найду способ.

— Мы же не предохраняемся! – не совсем и пьяная, раз вспомнила о контрацепции после того, как вновь словила волну удовольствия.

 С грозным шипением резко отстраняюсь, добиваю себя рукой. Она опять поворачивает голову, смотрит через плечо. Глаза довольные, сытые. Завороженно рассматриваю свою сперму на аппетитной заднице Марьяны.

Несколько секунд выравниваем дыхание, пытаемся вернуться в реальность. Подаюсь в ее сторону, сгребаю волосы в кулак, тяну на себя. Впиваюсь в ее губы все еще голодным поцелуем. Наш спонтанный секс это всего лишь прелюдия к предстоящей ночи.

— Выходи за меня замуж, - озвучиваю то, что давно должен был ей сказать еще несколько лет назад.

Марьяна улыбается уголками губ, целует, прижимается лбом к моей щеке. Не спешит соглашаться, но и не отказывается. Что ж, у меня как минимум восемь часов убедить ее дать мне положительный ответ.

_______

(Марьяна)

Проснуться от жарких поцелуев, а потом зажмуриться от того, что с тобой нежно занимаются сексом – я о таком и не мечтала, летя на родину.

Прикусываю губу, выгибаюсь, стараясь подстроиться под неспешный темп. Это все так знакомо, все так желанно. Как же мне не хватало его сильных рук, его требовательных губ, его желания мной обладать.

Глушу стон в подушке, скребясь ногтями по его руке, оставляет борозды. Герман сильнее меня прижимает к себе, да так сильно, что мне становится немного больно. Расслабляется и отпускает меня. Сразу же поворачиваюсь к нему лицом.

— Доброе утро, - шепчет, целуя меня в губы.

Улыбаюсь, наблюдая, как он встает. Диван жалобно скрипит под его весом. Натягивает на голое тело трико, выходит из комнаты, я продолжаю неподвижно лежать на диване.

«Выходи за меня замуж» - это не вопрос, даже намека на вопрос не было. Скорей выгодное такое предложение. Если к нему подойти с трезвой головой, отбросив в сторону все чувства и сантименты, брак к Соболем может быть вполне выгодным и успешным. Останавливает то, что я люблю его, а вот он – любит или нет – без понятия. Он скорей всего исходит из того, что со мной ему комфортно, удобно, дочь рядом. Все его приличное поведение, легальный бизнес – все это ненастоящее, ему в тягость эта правильная жизнь.

— Если тебе так тяжело быть правильным, зачем ты себя ломаешь? – задаю вопрос, как только Герман возвращается с гостиную с костюмом и рубашкой.

— Ты же хотела семью? – аккуратно развешивает одежду, устремляет на меня немигающий, пробирающий до мурашек, стальной взгляд. – Все ради тебя, Марьяна. Подумай хорошенько, каждый ли мужик, готов ради женщины перевернуть свою жизнь. Потом дашь свой ответ. Я по-прежнему предоставляю тебе право выбора.

Если бы усмехнулся, я бы улыбнулась и посмеялась, но Соболь секунду удерживает на мне свое внимание, потом опять выходит. Лихорадочно анализирую каждое его слово.

Для меня? Все, что сейчас его окружает, чем занимается, все ради меня? В это сложно поверить, почти невозможно, но факт остается фактом.

Я помню его другим, помню ту мрачную ауру, которая за ним шлейфом следовала. До сих пор помню привкус пороха на языке и оглушительные выстрелы, разрывающие барабанные перепонки. По-прежнему иногда во сне ощущаю, как по мне течет теплая кровь, а обмякшее тело меня придавливает сначала к полу, потом к холодной земле. И зажмурившись, вспомню глаза Германа: холодные, безжалостные, равнодушные до чужой жизни. Ему раньше не составляло большого труда оборвать чье-то дыхание, кошмары по ночам его не мучали, совесть спокойно спала.

Так какой мне нужен Соболь? Вот этот успешный бизнесмен, который если и темнит, то только ради уменьшения налогов перед государством. Или тот убийца без тени улыбки на надменных губах.

Если бы... Если бы не Кэт, нырнула с головой в омут страстей и пусть все горит синем пламенем. С ним я словно дышу полной грудью. С ним я словно вижу мир другими глазами. Но есть маленькая девочка, которая полностью от меня зависит, которой еще учиться и учиться жить в этом циничном мире. Кто ее поддержит, защитит, как не мама? Или папа.

Герман возвращается с гостиную посвежевшим, побритым. Не глядя на меня, переодевается. Я воровато слежу за каждым его движением, смущаясь от вида расцарапанных рук и спины. Хорошо, что он носит рубашки с длинным рукавом, вопросов у подчиненных не должно возникнуть, чем их босс занимался этой ночью.

— Постараюсь сегодня приехать пораньше. Придумай на завтра какой-нибудь семейный досуг, - его желание мне угодить, подстроиться под мои представления о семье греет душу.

— Хорошо.

— С Кэти не спускай глаз, - улыбается, но глаза серьезны.

— Да-да, куплю поводок.

— Это, кстати, отличная идея.

— Ты завтракать будешь? – откидываю одеяло, под его горящим взглядом, преодолев некую неловкость от обнаженности, встаю с дивана. Он накидывает на шею галстук, глаза замирают на моих грудях, ноздри расширяются и дышит тяжко.

— Тебе стоит одеться, - севшим голосом замечает Герман. – Дочь может проснуться.

— Вся одежда на кухне.

— Я принесу.

Отворачивается, но через мгновение припечатывает меня к стене, жадно припав к губам. Его внезапная вспышка желания пронизывает меня с ног до головы. Обхватываю руками его голову, сама нагло просовываю язык ему в рот, прикусываю нижнюю губу, потом беру в плен его язык и нежно посасываю.

— Черт! – ругается в губы, немного отстранившись. – Надо валить мне из дома, пока я еще в состоянии от тебя оторваться. Почему ты такая зараза?

— Зараза? – улыбаюсь, с неохотой отпуская Германа.

— Зараза. Неизлечимая. И любимая.

От последнего слова я теряю способность говорить. Глупо хлопаю глазами, губы против воли расплываются в улыбке и никак ее не удержать. К счастью, Герман это не видит, он уходит, чтобы через пару минут вернуться с моей одеждой.