Шотландская любовь - Карен Рэнни

– Как по-твоему, что он делает по ночам?

– Пьет, – ответил Фергус. – А потом спит. Потом встает и снова пьет.

– Не помню, чтобы он столько пил, когда мы были маленькими.

– Может, он и не пил. А может, мы не замечали.

Возможно, ей самой стоило взяться за виски. Кто знает, вдруг она станет лучше спать? И уж точно будет меньше беспокоиться.

Шона откинулась на спинку скамейки и огляделась вокруг. Некогда сад матери поставлял цветы для всех жилых комнат Гэрлоха, но после ее смерти некому стало ухаживать за растениями.

Однако зимний сад, как оказалось, процветал и в заброшенности. Цветы и маленькие деревья бурно разрастались, протягивая изумрудные руки к стеклянным стенам и потолку.

Это было самое новое помещение в Гэрлохе – подарок отца матери. Зная, что жена обожает копаться в саду, но не любит холодных зимних дней, он заказал восьмиугольную пристройку позади библиотеки.

Пол был выложен тем же камнем, что и весь замок. Посреди зимнего сада располагался бассейн с фонтаном – женщина, льющая воду из большой амфоры. Отец всегда шутил, что скульптора так очаровала мать Шоны, что он создал статую похожей на нее.

Шона не успела убраться в этой комнате, и она имела вид несколько заброшенный. Бассейн нужно было осушить и хорошенько вычистить: от воды шел неприятный запах. Фонтан бездействовал уже несколько лет. Возможно, если бы фонтан работал, вода бы не застаивалась. Некоторые растения сбрасывали листву, и та лежала на полу, неубранная.

Вернут ли американцы Гэрлоху былое великолепие?

– Я всегда думала, что мы живем какой-то волшебной жизнью, что мы как будто заколдованы. Что ничего плохого с нами случиться не может, – сказала она.

– Так оно и было, пока мы не покинули Гэрлох, – ответил Фергус. – Может, это он заколдован, а вовсе не мы.

Она посмотрела на него:

– Мог ли ты когда-нибудь представить, что мы будем вот так тут сидеть: ты, орденоносный воин, и я, вдова?

– Ты графиня, – поправил он.

Графиня без гроша в кармане.

– Фергус, насчет бала… – начала Шона.

– Вряд ли и бала хватит, чтобы загладить твою вину, Шона.

И сами слова, и тон, которым они были сказаны, заставили Шону умолкнуть.

В конце концов, она встала и поцеловала брата в щеку, отчаянно желая, чтобы правда не встала между ними как стена.

Она покинула зимний сад, поднялась по лестнице – и заметила Элизабет Джеймисон. Иногда провидение ниспосылает ей именно то, что нужно. Вот как сейчас.

Никогда прежде она не вмешивалась в жизнь Фергуса. Но, надо сказать, Фергус раньше и не возвращался с войны тяжело раненным. И никогда прежде она не видела его таким подавленным. После возвращения из Индии что-то не давало ему покоя. Что-то, что теперь обрело лицо и имя.

– Мне нужно с вами поговорить, – сказала Шона Элизабет.

И направилась в зимнюю гостиную, где ее мама любила шить. Эту комнату она тоже не успела привести в порядок к приезду гостей, но сейчас это не имело никакого значения. Она обернулась один раз – посмотреть, идет ли Элизабет следом. Элизабет шла, но по ее лицу понятно было, что она не рада предстоящему разговору.

Шона подождала сиделку и плотно закрыла за ней дверь.

– Мне необходимо знать, почему мой брат так ужасно чувствует себя в вашем обществе.

Элизабет вцепилась в свой чистый голубой фартук и испуганно посмотрела на Шону, словно та была одним из привидений Гэрлоха.

Шона нетерпеливо вздохнула, подошла к дивану у окна и села, поспешно и без церемоний.

– Я никогда не видела таких упрямых людей, как вы с Фергусом, – заявила она.

– А Фергус что говорит? – спросила Элизабет.

– Ничего. Я его не спрашивала.

– Но почему-то решили спросить меня.

Шона указала на другой край дивана, но Элизабет осталась стоять.

– Из Индии Фергус вернулся другим человеком. Я сначала думала, что это из-за ранения он так угрюм. Но, приехав в Гэрлох, я поняла, что виной тому может быть что-то другое – не только боль в ноге. А именно – вы.

Элизабет подошла к окну.

– Я не знаю, как нужно обращаться к графине, – тихо сказала она.

– Называйте меня Шоной.

Элизабет бросила на нее испуганный взгляд:

– Мистер Лофтус этого не одобрит.

Шона скривилась:

– И как вы только его терпите! – Но она вернулась к основной теме их разговора. – Так что между вами произошло?

Она не знала, будет ли Элизабет с ней откровенна. Стала бы она сама говорить с кем-то о Гордоне? Вряд ли.

Шона встала и прошла в другой конец комнаты. В последний момент, уже открыв дверь и собираясь выйти, она оглянулась на Элизабет:

– Фергус мой брат. Он единственный, кто у меня остался. И я сделаю все, чтобы избавить его от боли.

Элизабет повернулась к ней:

– Он вполне нормально ходит с тростью.

Шона скрестила руки на груди.

– Я имею в виду боль душевную, Элизабет.

– Разве может один человек избавить другого от душевной боли?

Элизабет улыбалась, но так печально, что Шоне сделалось ее жаль.

– Наверное, нет, – признала она.

– Я не хочу причинить вашему брату боль.

Шона вернулась к дивану и села.

– Как вы познакомились?

В конце концов Элизабет ответила:

– Я, когда выпадала возможность, встречалась с ним в саду. – Ее улыбка стала более искренней. – Ну, это был не совсем сад, просто клочок земли, поросший травой, с несколькими цветочками, которые кому-то удалось вырастить, и единственной скамейкой. Но все равно это было лучше, чем находиться в госпитале. Ненадолго возникало ощущение, что смерть не везде побеждает.

Шона выпрямилась и сложила руки на коленях.

– Как вы это вынесли?

Элизабет ответила на ее взгляд:

– Я хотела быть чем-то полезной.

Шона кивнула:

– В последние два года жизни моего мужа, ухаживая за ним, я чувствовала то же самое. Но некоторые дни были просто ужасны.

– Как и большая часть моих дней в Севастополе, – согласилась Элизабет. – Мы потеряли столько людей, каждый день на телегах увозили гробы. Но бывало и по-другому, и людям, которые, как нам казалось, не переживут ночь, к рассвету становилось легче. – Элизабет снова отвернулась к окну. – Просто учишься радоваться даже самым малым вещам и воспринимаешь их как драгоценный подарок, а на ужасы и неудачи не обращаешь внимания.