Близнецы из Пиолана - Сандрин Детомб

class="p1">Доктор Флоран ответила после первого же гудка и, не дожидаясь объяснений Фабрегаса, шутливо сказала:

– Два вызова за полдня! Кажется, вы начинаете по мне скучать, капитан!

Фабрегас смущенно кашлянул, надеясь, что бывший начальник, тоже услышавший эти слова по громкой связи, не воспримет его реакцию как знак согласия.

– Я вас снова приветствую, доктор! Мы с моим коллегой Жаном Вемезом хотели бы задать вам несколько вопросов. Я включил громкую связь.

Смысл сообщения был ясен: разговор предстоит исключительно деловой. Но тон Фабрегаса был настолько официальным, что Жан насмешливо взглянул на него и слегка подмигнул.

– Я вас слушаю, господа, – отозвалась доктор Флоран.

Фабрегас заговорил все тем же преувеличенно официальным тоном. Вначале он передал содержание беседы с Кристофом Муженом, постаравшись как можно точнее описать манеру поведения бывшего одноклассника близнецов. Он повторил, буквально слово в слово, все признания Кристофа: о синдроме избитого человека, о продолжающихся до сих пор сеансах психотерапии. Доктор Флоран задала несколько уточняющих вопросов, но пока не комментировала услышанное.

Затем Фабрегас пересказал разговор с вдовой Бозон. Доктор Флоран перебила его один-единственный раз, чтобы уточнить слова школьного учителя.

– Он просто сказал своей жене, что близнецы больше не будут приходить к ним домой, – ответил Фабрегас.

– Меня интересует, какая была у него реакция, когда он заметил, что Солен пытается его соблазнить.

– Об этом его вдова ничего не говорила.

– А вы ее спрашивали?

Фабрегас вынужден был признаться, что нет. Вдова Бозон рассказывала о манипуляциях Солен, но ни разу не упомянула о реакции своего мужа на них. Итак, в июне 1989 года Пьер Бозон резко оборвал все внешкольное общение с близнецами. Это означало, что произошло нечто очень серьезное.

– Я побеседую с ней еще раз, – наконец произнес капитан, сознавая, что упустил важную деталь.

– Если она ничего не сказала об этом, возможно, она ничего не знала. В таком случае ее муж по какой-то причине скрыл это от нее.

– Так или иначе, я это уточню, – ответил Фабрегас, которому не хотелось оставлять свой промах неисправленным.

– Вы не думаете, что Пьер Бозон мог быть педофилом? – спросил в свою очередь Жан. – Он приводил своих учеников к себе домой после занятий. Его вдова говорила, что они целыми днями там играли, учили уроки, отдыхали…

– Нет, не думаю, – после некоторого молчания ответила детский психолог. – Я скорее полагаю, что он питал искреннюю, бескорыстную привязанность к детям. Другое дело, что Солен могла показать ему эту ситуацию под другим углом…

– То есть?

– Сравнение с Лолитой – отчего-то именно оно пришло на ум мадам Бозон – очень интересно. Я сейчас говорю не о фильме, а о книге. Набоков в своем романе использует для характеристики героя, Гумберта Гумберта, термин «нимфолепт». Иначе говоря, это зрелый мужчина, увлеченный «нимфетками». Нимфолепсия не полностью тождественна педофилии – поскольку нимфетка, то есть девочка раннеподросткового возраста, уже сознает вызываемое ею сексуальное возбуждение и умеет этим пользоваться.

– Но Солен даже еще не достигла раннеподросткового возраста!

У Фабрегаса было ощущение, что сегодняшний день повторяется, начиная с самого утра: он вновь слышал те же самые утверждения, что раньше – от Кристофа Мужена, но все равно никак не мог признать их истинными. Если бы Солен было хотя бы тринадцать-четырнадцать лет, он поверил бы во все это без колебаний. Но ей было всего одиннадцать, и ее похитили тридцать лет назад – в те времена, когда белый квадратик внизу экрана еще что-то значил[36].

– Педиатры и детские психиатры относят к раннеподростковому возрасту период от восьми до двенадцати лет, – со всей деликатностью произнесла доктор Флоран, очевидно, стараясь, чтобы ее объяснение не было воспринято как попытка завязать спор. – В некоторых случаях половое созревание у детей начинается в десять или даже в восемь лет. Изменения в пищевом рационе детей за последние тридцать лет, конечно, сыграли свою роль, тем не менее у многих девочек по-прежнему месячные начинаются именно в этом возрасте. Некоторые даже способны забеременеть… Кстати, интересно было бы узнать, когда начались месячные у Солен.

– Только не рассчитывайте, что я спрошу об этом у Виктора! – воскликнул Жан, до сих пор хранивший молчание.

– Я бы удивилась, если бы он сумел вам ответить, – с легким смешком произнесла доктор Флоран. – В большинстве случаев отцы понятия не имеют о том, когда начались месячные у их дочерей. Поскольку мать Солен, к сожалению, мертва, узнать об этом не у кого. Разве что у какой-нибудь бывшей школьной подружки…

Фабрегас сделал очередную пометку в записной книжке, вдобавок к тем, что он уже записал в ходе разговора.

– Как вы считаете, доктор, Пьер Бозон мог похитить Солен и ее брата?

– Не знаю, капитан. Но даже если бы это было так, мы смогли бы решить только часть проблемы. Ведь Пьер Бозон умер еще до того, как пропали Зелия и Габриэль.

45

Виктор Лессаж не произнес ни слова. Он внимательно выслушал рассказ Фабрегаса, но не проявил никаких эмоций. Казалось, он окаменел. Вначале капитан старался быть предельно тактичным, взвешивал каждое слово, но, видя, что собеседник не реагирует, сообщил ему также обо всех намеках, догадках и слухах, которые услышал за сегодняшний день. Жан несколько раз перебивал своего бывшего лейтенанта, стараясь как-то смягчить его выражения, но Фабрегас уже не заботился о том, какое впечатление они произведут. Доктор Флоран напомнила ему о первой и главной цели расследования: найти двух пропавших детей, жизнь которых может подвергаться опасности. Если ради этого понадобится оскорбить отцовские чувства Виктора Лессажа и сказать ему в лицо, что его дочь вовсе не ангел, которым он ее представлял, – что ж, придется сделать это без колебаний.

Свинцовая тяжесть сгустившейся атмосферы ощущалась почти физически. Теперь, когда Фабрегас выложил все карты на стол, в тишине было отчетливо слышно мерное тиканье кухонных настенных часов. Жана, казалось, больше всех угнетала эта ситуация. Он сидел сгорбившись, опустив глаза, и машинально перебирал кончиком пальца хлебные крошки на клеенчатой скатерти. Виктор сжал челюсти, упорно не глядя на Фабрегаса. Из гостиной донесся телефонный звонок. Хозяин дома мог бы воспользоваться этим, чтобы прервать затянувшееся молчание, но даже не шелохнулся.

Наконец заговорил Фабрегас:

– Виктор, я сделаю все, чтобы установить истину! Я буду бороться до конца, чтобы узнать, что случилось с вашими детьми. Но сейчас я должен отыскать Зелию и Габриэля. Их родители живут в непрекращающемся кошмаре. В таком же, как тот, в котором вы живете последние тридцать лет! Я не могу поверить, что вы могли бы пожелать им пройти через такое!

Еще не договорив, Фабрегас интуитивно