Врата смерти - Александр Прозоров

– Но все равно попалась, – хмыкнул Олег, переходя на быстрый шаг. – Снег тебя предал. На снегу следы не спрячешь, к самому логову и выведут...

Он прошел по широкой дуге и остановился – цепочка выемок в насте описала полукруг и потянулась к месту его стоянки. Ведун прошел ее до конца и оказался в том самом месте, с которого начал преследование. Крест за время его гонки не нагрелся ни разу. Значит, она не применяла колдовства – девочка просто запутала следы. Как обычный лесной зверь. Середин знал, что она была рядом – но не мог понять, откуда пришла и куда скрылась.

– Ладно, посмотрим, что будет дальше...

Олег наскоро собрался, поскакал дальше и к концу дня нашел старую знакомую: выросшую на гнилом пне березку. В этот раз он остановился под берегом – там, где они с другом уже сталкивались с волками. В темноте лег спать, полагаясь на чуткость лошадей и силу креста, – и опять не был потревожен никем до рассвета.

Не принес напастей и третий ночлег. Между тем проклятое место явно осталось позади – и ведун повернул обратно к Тверце. Через три дня он спешился у крыльца в знакомом постоялом дворе, кинул на плечо чересседельную сумку.

– Эй, хозяин! Моя светелка еще не занята? – входя в трапезную, крикнул Середин. – Она мне понравилась.

– Это ты, мил человек? – выглянул с кухни тот. – Рази ты не в Муром отправился?

– Я заблудился, – высказал Олег самую простую версию.

– Цельную неделю блуждал по тракту? – не поверил хозяин, выходя из-за полога.

– Да. Но другим туда соваться не советую. Не у всех есть такой крепкий доспех. Задай лошадям овса, протопи баню. Я отдохну и попробую пройти в Муром еще раз.

– Как можно заблудиться на проезжей дороге? – все еще не мог понять тверичанин.

– Потому соваться и не советую, – повторил Олег. – Так берешь меня обратно на постой или нет?

– Конечно, беру, о чем спрос! Как не приютить доброго человека! – спохватился хозяин. – А банька еще со вчерашнего дня не остыла. Сейчас дров подброшу да воды велю принесть. Часика через два милости просим!

– Не торопись. Устал я с дороги, вечером мыться буду. Миску мне продать сможешь? Такую, в которую борщ наливаешь, но деревянную?

– Нечто глиняная не люба, мил человек?

– Хрупкая больно глиняная. Сломать боюсь.

– Воля твоя, велю деревянную купить. Ивашку пошлю, аккурат через час и принесет. Как раз борщ свежий настоится.

– Пусть заодно свечу восковую принесет, а то у вас тут одни лампы. И от борща не откажусь, – кивнул ведун. – Как все будет готово, зови. Я в светелке.

Оставшись один, Олег достал из сумки прядь волос, полученных зимой от ведьмы, отделил десяток волосин, остальные спрятал обратно – мало ли еще пригодятся? Затем из другого кармана вынул короткий осиновый прут и с ним уселся у окна, старательно выстругивая крохотную, размером с палец, лодочку.

Визит в баню ведун специально оттягивал до самого позднего вечера, запершись там незадолго до полуночи. Попарился, отмылся от дорожного пота и усталости, а когда привязанный к запястью крестик начал пульсировать теплом, наполнил низкую бадейку теплой водой и громко наговорил:

– Пойду в чистое поле, стану у прозрачна ключа. Наберу из ключа воду от земли-Триглавы, согрею у солнца-Ярила, поклонюсь отцу-Сварогу. Поставь, прародитель мой, округ меня тын железный, забор булатный, от востока и до запада, от севера и до моря, оттоле и до небес; и огради меня от колдуна и от колдуницы, от ведуна и от ведуницы, от чернеца и от черницы, от вдовы и от вдовицы, от черного, от белого, от русого, от двоезубого и от троезубого, от одноглазого и от красноглазого, от косого, от слепого, от всякого моего ворога и супостата, от живого и мертвого, от доброго и злого по всякий час, по всякий день, по утру рано, по вечеру поздно, в младе месяце, в полноте и в ущербе, на век, в перекрой, в час, получас и во веки веков! – И окатил себя наговоренной водой.

За спиной послышалось недовольное бормотание, через полки поползло небольшое облако пара. Плеснула вода в кадке и вмазанном в печь медном котле. Из-за трубы кто-то хрипло захохотал. Олег забрал с кадки ковш, выглянул в предбанник, оставил емкость там, взамен взял приготовленные свечу, волосы и лодочку, вернулся обратно.

Доски пола заскрипели, из-под лавки выглянула взлохмаченная рожа с высокими и острыми то ли ушами, то ли рогами – в тени не разобрать. Середин ей подмигнул и зажег от тусклой масляной лампы восковую свечу. По мере роста красного огонька в помещении становилось все светлее.

Опять послышался хохот, хрип, от стены к стене метнулась неясная тень. Камни зашипели от плеснувшейся на них воды. Хлопнула, открываясь, и тут же снова закрылась дверь. Застучали под лавкой приготовленные про запас поленья, подпрыгнула пустая кадушка. Ведун широко ухмыльнулся, допил остававшийся в глиняной кружке хмельной мед, пустую емкость кинул в котел с горячей водой. Он отлично знал, что по древнему обычаю, по уговору, заключенному в незапамятные времена между смертными и нежитью, сразу после полуночи натопленная баня отдается в распоряжение всякой нечисти. Ибо даже нежити хочется чисто помыться и хорошенько пропариться. Банщик, тихий в вечернее и дневное время, после полуночи зовет прочих обитающих при дворе существ: овинников, домовых, хлевников, кикимор, а то и рохлей с баечниками, и они начинают свой отдых. Людям в это общество попадать нельзя: заморят, запарят, изведут.

Однако Олег ничуть не беспокоился. Тронуть его после обливания заговоренной водой нечисть не могла, а устроить жестокую парилку без ковша было весьма проблематично.

Поняла это и сама нежить, уже в открытую приплясывавшая вокруг: кто мохнатый, кто в перьях, кто в полотняных одеждах и лаптях, воя смертным воем, корча рожи, напрыгивая чуть ли не к лицу – и отворачивая в последний момент. Заговор есть заговор, так просто его защиту не пробьешь.

– Гуляйте-гуляйте, – не мешал им развлекаться ведун. – Мне как раз это и надобно.

Он взял ведьмины волосины, провел над самым пламенем свечи, чтобы от жара их кончики чуток закрутились, и зашептал наговор:

– На море-океане, на острове Буяне упыри оживали, волос-волосатик на людей пускали. Вышел волос в колос, начал суставы ломати, жилы прожигати, кости просверляти, глаза иссушати. Луна щербится, нежить гуляет, тьма наступает. Нет спасения во тьме одинокому, нет спасения брошенному, нет спасения неживому. Я тебя, волос-волосатик, заклинаю, словом крепким наставляю: иди ты, волос-волосатик, к родному порогу, к своей плоти, к горячему сердцу, к живому дыханию. Беги за море-океан, за остров Буян, за Алатырь-камень. Беги отсель, где люди не ходят, живые не бродят. Сядь на свое место – откуда ушел, туда и вернись!

Он приложил заговоренные волосинки на кончик оструганной палочки, полил воском свечи, чтобы приклеились, немного выждал, а когда воск застыл – кинул палочку в кадку с водой.

Творимое чародейство заставило нежить поутихнуть: они почуяли, что оказались рядом с кем-то, чья воля и магия превосходят их возможности. В наступившей тишине палочка немного проплыла по инерции, но, не успев коснуться дальней стенки, без всякого внешнего воздействия вдруг повернулась, скользнула по поверхности и уткнулась острым носиком в стену, указывая на каменку.