Дом яростных крыльев - Оливия Вильденштейн

— Всему виной моя неуклюжесть, — я пожимаю плечами. — Я ведь жалкий полурослик.

Выражение его лица остается абсолютно каменным.

— Приведи Лазаруса. Я хочу, чтобы её рану вылечили перед аудиенцией с королем.

На мгновение мне кажется, что Юстуса может заботить моё самочувствие, раз уж он позвал лекаря, но его следующие слова разбивают вдребезги эту хрупкую теорию.

— Нам не надо, чтобы её грязная кровь отравила священные земли Люса.

Твоя правда, бабушка. Твоя правда. Как же я ошибалась, думая, что отец, способный обезобразить уши дочери, сможет полюбить свою внучку.

Генерал расплетает руки у себя за спиной и кладёт одну из них на рукоять меча.

— Ты не похожа на Агриппину.

Это просто наблюдение или его способ указать мне то, что я недостаточно похожа на фейри?

— Наверное, я пошла в отца.

Появляется лекарь. Лёгкий бриз, пахнущий цитрусом, развевает его длинные чёрные одежды. Это тот же самый мужчина, который лечил Данте после его заплыва через канал.

— Вы меня звали, генерал Росси?

Юстус жестом указывает на меня.

— Вылечи руку этой девушки.

Этой… девушки?

Даже Сильвиус, похоже, поражён тем, как назвал меня дед, но его округлившиеся глаза быстро становятся такими же узкими, как и прежде.

Фейри кивает на мою руку.

— Разрешите.

Сосредоточившись на колечках, обрамляющих его уши, чтобы не встречаться с ледяным взглядом Юстуса, я приподнимаю руку и задираю рукав. К счастью, свежая кровь не попала на воздушную ткань.

Разматывая мою повязку, Лазарус хмурит брови, и складки на его лице только углубляются, когда ему открывается моя рана.

— Обо что ты поранилась, дитя моё?

— О рыболовный крючок.

Когда он приподнимает одну из своих седеющих бровей, я добавляю:

— Он был просто огромным.

Передав грязную повязку одному из солдат Сильвиуса, Лазарус приподнимает мою руку и нюхает её, после чего проводит носом по моему запястью, костяшкам пальцев, и замирает на достаточно продолжительное время, что заставляет меня начать волноваться.

Может ли он почувствовать запах ворона на моих пальцах? Фейри обладают более острыми чувствами по сравнению с людьми, но могут ли чистокровные фейри отличить запах перьев мифического существа от запаха перьев какой-нибудь утки?

Мой пульс ускоряется, и вена на моей шее начинает вибрировать. Поскольку у фейри не только заострённые уши, но и острый слух, я решаю скрыть своё волнение с помощью сарказма.

— Скажите, лекарь, я умру?

Когда Лазарус выпрямляется, его янтарные глаза перемещаются на моё лицо.

— Не сегодня, синьорина.

Я не могу понять, это угроза или обычное наблюдение? Я знаю, что не бессмертна — ни одно существо, живущее на Земле, не бессмертно — но удастся ли мне прожить свою жизнь до конца?

Он подносит пальцы к самому верхнему колечку на его правом ухе и начинает тереть прозрачный камень цвета желтой древесной смолы, пока на его пальцах не появляется мазь, которую он затем прижимает к моей ране. Его прикосновение заставляет меня дёрнутся.

Пока он меня лечит, его глаза закрыты, а грудь поднимается от сильных вздохов, напоминающих о волнах, которые пенятся и врезаются в утёсы, окружающие Монтелюсские горы. Я никогда не плавала вокруг нашего континента, но слышала истории от рыбаков, которые стараются держаться поближе к берегам Люса, чтобы не платить дань Глэйсу за передвижение по их более спокойным водам.

Капельки пота выступают над моей верхней губой. Я слизываю их и стараюсь сосредоточиться на чём угодно, кроме сильной боли, пульсирующей в моих венах.

— Почти готово.

Седовласый фейри, видимо, заметил влагу, которая обволокла мою кожу, потому что его тон становится успокаивающим.

Я сглатываю. Его «почти» растягивается на целую минуту. Разве он лечил Данте так же долго? Или моё тело исцеляется медленнее, потому что я только наполовину фейри? Вероятно, последнее.

Когда Лазарус убирает руки с моей руки, моя кожа оказывается безупречно гладкой. На ней осталась лишь засохшая кровь, но он заставляет её исчезнуть, окутав мою руку своим фейским огнём.

Я снова дёргаюсь.

— Неужели было так необходимо поджаривать мою руку?

Его заросший бакенбардами подбородок опускается.

— Да, дитя моё.

Сердце, которое очутилось у меня в горле, когда он прошёлся своим носом по моим костяшкам, сжимается между моим языком и небом и пульсирует уже там.

Мог ли он почувствовать запах ворона или железа, попавшего мне в кровь?

Если он расскажет о вороне моему деду, тот приговорит меня к смерти. Конечно же, я буду всё отрицать, но что будет, если мой дом обыщут? Даже если ворон сможет превратиться в дым, они его поймают. Они же когда-то поймали его с помощью тех шипов.

— Что такое в её крови вызвало твою обеспокоенность, Лазарус? — голос деда выдёргивает меня из моих размышлений.

Взгляд лекаря проходится по мне в последний раз, после чего поднимается на Юстуса.

— Мне показалось, что я почувствовал запах куркумы, и мне стало интересно, с чего она вдруг решила обработать открытую рану веществом, разжижающим кровь.

— Вероятно, это дело рук Церес. Она так любит изобретать всякие природные лекарства.

Несмотря на то, что комментарий деда раздражает меня, ложь Лазаруса выводит меня из равновесия гораздо сильнее, потому что лекарь теперь знает один из моих секретов — а может и оба — и, как говорил мне Антони, секреты являются в нашем мире опасным оружием.

Но что же он собирается с ними делать?

ГЛАВА 27

Я иду по островам Исолакуори, в окружении генерала, капитана и шести солдат. В отличие от Тарекуори и Тарелексо, полосы земли здесь загибаются.

Каждый раз, когда узкая дорожка заворачивает, я ожидаю увидеть просеку, но меня встречает ещё больше листвы и цветов. И только когда мы доходим до каналов, разделяющих острова, пространство расширяется, но вместо того, чтобы смотреть перед собой и вокруг, я гляжу на прозрачную воду, которая течёт под золотыми мостами.

Данте как-то рассказывал мне, что к их основаниям, находящимся под водой, приварены решетки, что не даёт змеям и лодкам заходить в воды Исолакуори. Таким образом, водные пути представляют собой места для купания, отведённые для королевской семьи и высокопоставленных членов общества. Он даже рассказывал, что вода здесь каждый день обрабатывается специальным веществом, производимом в Неббе, которое уменьшает соленость воды.

Как было бы здорово, если бы они смогли сделать наши каналы более безопасными, но Боже упаси, если высокопоставленные фейри начнут делать то, что может принести пользу низшим эшелонам общества. Но если подумать, то змеям нужна соль, так что может и к лучшему, что они не выливают то загадочное вещество из Неббы в канал на нашей