Жаркая осень 1904 года  - Александр Харников

Сосо очень понравилась история о параде на Красной площади 7 ноября 1941 года. Как шел снег, как маршировали части, которые на другой день отправились на фронт, проходивший в нескольких десятках километров от Москвы. Как товарищ Сталин – то есть Коба, постаревший и заматеревший, выступая с трибуны Мавзолея, сказал на всю страну:

При последних словах внимательно слушавший мой рассказ Ильич невольно приосанился и с гордостью посмотрел на Кобу.

– Александр Васильевич, голубчик, что, Иосиф Виссарионович так все и сказал? В момент смертельной опасности для нашей страны он вспомнил об Александре Невском и Дмитрии Пожарском? О князьях? Конечно, это не совсем по-пролетарски, но все же эти люди были личностями, и, надо отдать им должное, они много сделали для России. Может быть, простой народ не жалели, но и себя тоже.

– Владимир Ильич, – сказал я, – ну не надо на каждое явление навешивать идеологический ярлык. Вы ведь тоже сын не простого крестьянина, как Иосиф Виссарионович, а сын действительного статского советника, чиновника четвертого класса Табели о рангах. И отец ваш, Илья Николаевич, носил шинель с красной подкладкой.

– Все так, Александр Васильевич, все так, – задумчиво произнес Ленин. – Только я помню, как батюшка говорил, что дед мой, Николай Васильевич, был из мещанского сословия, а прадед – тот вообще крепостной.

– Вот видите, Владимир Ильич, – кивнул я, – значит, существует в Российской империи такая штука, как социальный лифт, – заметив недоуменный взгляд своего собеседника, я пояснил: – Ну, у нас так называют возможность для представителя низшего сословия изменить свой статус и подняться наверх по социальной лестнице. Причем без революции, а лишь с помощью своего ума и талантов.

– Эх, Александр Васильевич, – махнул рукой Коба, – если бы вы знали – сколько народных талантов было загублено, сколько незаурядных людей так и не смогли воспользоваться этим вашим «социальным лифтом». Взять, к примеру, моего отца – он был хорошим сапожником, грамотным, много читал. Но его сгубило вино. Он спился – в этом грузины схожи с русскими.

– Сочувствую вам, Иосиф Виссарионович, – сказал Ленин. – Водка – страшная штука, которая губит многих талантливых людей. Скажите, Александр Васильевич, а как с этим обстоят дела в вашем времени? Вы уже справились с этой напастью?

Я ничего не ответил своим собеседникам и лишь печально развел руками. Многие мои одноклассники и сослуживцы стали жертвами «зеленого змея». Кто умер от цирроза, кто погиб в результате несчастного случая, связанного с употреблением алкоголя, у кого из-за пьянства распалась семья.

Ленин и Коба, увидев мою реакцию на заданный мне вопрос, переглянулись и резко сменили тему разговора.

– Александр Васильевич, – спросил Коба, – я слышал, что ваше ведомство сумело арестовать большую группу эсеров-максималистов. Я не знаю подробностей всего этого дела, но мне известно, что они планировали совершить покушение на императора Михаила и напасть на Новую Голландию. Лишь чудом им не удалось осуществить свои чудовищные намерения. Я когда-то сочувствовал народовольцам, но теперь считаю, что террористы – это обычные преступники. Ведь совершаемое ими убийство, пусть даже с политической подоплекой, все равно остается убийством. Никому не позволено совершать самочинную расправу. Пусть даже чиновник, которого собираются убить эсеровские боевики, и погряз в преступлениях, но убийство без суда есть и будет обычным самосудом. Скажите, Александр Васильевич, а в вашем мире террористы есть?

Я тяжело вздохнул. Сначала я хотел рассказать Ленину и Кобе историю про Буденновск, Кизляр, Беслан и «Норд-Ост». Но потом передумал, решив, что для них окажутся слишком страшными подробности издевательства над детьми, женщинами одуревших от крови подонков.

– Что, товарищ Тамбовцев, – участливо поинтересовался Ленин, – совсем все плохо? Я вообще-то догадывался о чем-то подобном по тому, как вел себя товарищ Бесоев. Это чему ж надо случиться, чтобы такой добрый и милый человек, как Николай Арсеньевич, хладнокровно убивал людей, пусть и не совсем хороших.

– Эх, Владимир Ильич, – мне не хотелось касаться этой темы, но раз уж так пришлось, – знали бы вы – что довелось видеть Коле, через что пройти. Да и мне во время моих командировок пришлось встретиться с такими вещами, о которых мне потом не хотелось вспоминать. Иногда мне даже кажется, что люди со временем становятся не лучше, а хуже. Впрочем, это только мое личное мнение.

– Так что же, Александр Васильевич, – спросил меня Сосо, – получается, что все, что мы делаем – это зря. Натуру человеческую не переделать, и мы, мечтающие о будущей счастливой жизни – всего лишь наивные и глупые идеалисты, которые верят в то, чего быть не может?

– Нет, Иосиф Виссарионович, – возразил я будущему «вождю народов», – все, что мы делаем – не зря. В детстве я жил неподалеку от музея великого полководца Александра Васильевича Суворова. Часто я заходил в этот музей и рассматривал картины, личные вещи Суворова и русские знамена, под которыми воевали его «чудо-богатыри». И на всю жизнь я запомнил слова Суворова: «Доброе имя есть принадлежность каждого честного человека; но я заключал доброе мое имя в славе моего Отечества и все успехи относил к его благоденствию. Никогда самолюбие, часто производимое мгновенным порывом, не управляло моими деяниями. Я забывал себя там, где надлежало мыслить о пользе общей…» Для меня эти слова стали девизом всей моей жизни.

– Да, хорошо сказал Суворов, – задумчиво произнес Коба, – «мыслить о пользе общей». Наверное, он тоже был в душе социалистом, – неожиданно улыбнулся будущий генералиссимус. – Нет, я, конечно, шучу, но «мысль об общей пользе» – это именно то, что нам сейчас нужно. Ну что, Владимир Ильич, примем графа Рымникского и князя Италийского в нашу партию?

Ленин звонко рассмеялся и развел руками – дескать, что с вами, батенька, поделаешь – надо принимать – наш человек Суворов.

Я посмотрел на часы. Уже третий час сидим и лясы точим. А дел, между прочим, невпроворот. Пора закругляться. Ведь праздник – праздником, а за нас эти дела никто не сделает.

Ленин и Коба все правильно поняли и начали прощаться. Как говаривал еще один представитель господствующего класса – царь Алексей Михайлович Тишайший – «Делу время, потехе час»…

15 (2) ноября 1904 года.

Санкт-Петербург.

Русский музей императора Александра III.

Тайный советник Александр Васильевич Тамбовцев

Сегодня я решил отдохнуть от политических интриг и копания в малоприятных делах террористов и шпионов. Захотелось приобщиться к вечному, прекрасному. Тем более что и повод для этого появился.