Я, дьяволица - Катажина Береника Мищук

Мужчины такие тупые…

– Может, хотя бы постоим друг напротив друга?

– А мы не можем посидеть? – Он посмотрел на столик, где кто-то из парней уже наливал снова.

Томек поторапливал его выпить очередную стопку. При таком темпе употребления алкоголя нам скоро придется лечь, потому что он не сможет даже сидеть…

Павел продефилировал мимо нас, гордо играя мышцами под тугой футболкой. Я взглянула на Зузу, которая уставилась на него в безмолвном восторге. Как влюбленная школьница. Ужас…

Спустя какое-то время я перестала считать количество выпивки, которую вливали в себя парни. Я больше не пила, но от приглушенной музыки и разговоров вполголоса стала засыпать. Я устроилась на диване поудобнее, голова моя опустилась на плечо Петрека, и меня окутала дрема.

Разбудило меня легкое похлопывание по руке.

– Вики? Вики, просыпайся, – тихо прошептал Петруша.

Я открыла глаза и потерла их тыльной стороной ладони.

– Что такое?.. – пробормотала я неосознанно.

Я поняла, что во сне заняла большую часть его плеча.

– Сейчас около четырех утра. – Петруша вытащил из-под меня свою онемевшую руку и пошевелил пальцами несколько раз, чтобы вернуть чувствительность. – Я собираюсь домой, тут даже лечь негде. Идешь? Я тебя провожу.

– Да-да. – Я быстро кивнула, обрадовавшись его предложению.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы найти куртку, а затем надеть ее и натянуть ботинки. В такой час даже остатки моей координации полностью исчезали. Петрек терпеливо ждал, прислонившись к двери, пока я пыталась засунуть ноги в сапоги на высоком каблуке. Мы попрощались с теми, кто еще не спал, и ушли.

Снаружи нас встретил холодный весенний воздух. Я сильнее закуталась в свою куртку, которая была тонковата для такой погоды. Когда я прыгала из Лос-Дьяблоса в Варшаву, я не учла, что возвращаться домой буду перед рассветом – в самую холодную пору суток.

Фонари освещали лужи на асфальте. Сильный, должно быть, шел дождь, пока мы были на вечеринке.

Не говоря ни слова, мы шли к автобусной остановке, надеясь поймать какой-нибудь ночной транспорт. Скамейка на остановке, естественно, была мокрой: над ней не было ужасного красного навеса, как обычно обклеенного листовками о дешевых кредитах или курсах английского.

– Долго нам ждать? – спросила я.

Петруша без слов подошел к столбу. Сверил время на телефоне и, светя себе экраном, пытался прочесть расписание, исписанное хулиганами.

Совершенно не заботясь ни о какой секретности, я махнула рукой над скамейкой, которая тут же высохла. Сорри, но я не собираюсь мочить штаны…

Петрек подошел ко мне.

– Автобус будет через пятнадцать минут. – Он посмотрел на скамейку и удивился: – Сухая?

– Сухая.

Он мне не поверил. Провел по ней ладонью и удивленно сел.

– Видимо, уже высохла, – равнодушно сказала я.

Он не стал разбираться, какое чудо тут произошло. Мы молча сидели плечом к плечу. Мне хотелось что-то сказать, но я понятия не имела что. Даже молчать в компании Петрека было приятно, хотя мне всегда хотелось что-нибудь ему рассказывать. Все, что угодно.

– Хорошая вечеринка. – Я наконец проявила чудеса красноречия, чтобы как-то нарушить тишину.

– М-м-м, – пробормотал он, – я слишком много выпил…

Я качнула ногой над лужей, собравшейся под скамейкой. Было холодно, и меня стала пробирать дрожь. Я обняла себя руками.

– Холодно… – настала моя очередь говорить очевидные вещи.

Видимо, в четыре утра после вечеринки ни у него, ни у меня не было настроения вести беседы.

Он молча обнял меня рукой, притягивая ближе к себе. Я прижалась к нему и уткнулась лбом ему в шею. От него так приятно пахло одеколоном. Щекой он коснулся моих волос.

Дрожь никак не проходила. Петрек отодвинулся, снял куртку, накинул ее мне на плечи и снова обнял. Остался в одной футболке.

Я почувствовала себя глупо. На самом деле мне ведь не было холодно и не может быть. Это все у меня в голове. Я никогда не умру от обморожения, даже насморк не схвачу. А вот он…

– Замерзнешь, – осторожно отметила я, поднимая голову и глядя ему прямо в глаза.

– Не замерзну, – ответил он.

Будто бы в опровержение его слов с неба начал капать мелкий дождь, оставляя круги на лужах под моими ногами.

– Теперь точно замерзнешь, – сказала я.

Он слегка улыбнулся, не спуская с меня взгляда. Наши лица отделяло всего несколько сантиметров. Я почувствовала, что мне стало не хватать воздуха и по телу словно прошелся огонь. Воздух как будто загустел.

– Не замерзну, – хрипло повторил он.

Мы прильнули друг к другу в этот же момент. Сначала мы целовались нежно, лишь слегка касаясь губами. Потом все горячее, глубже. Он засунул руку мне под куртку, я положила ладонь на его грудь.

Дождь усилился. Капли стекали по нашим лицам, одежда прилипала к коже. Наше дыхание превращалось в пар.

Мы пытались прижаться еще ближе друг к другу, хотя это уже было невозможно. Холод мы тоже больше не чувствовали.

Сначала я волновалась, куда положить руки, вдруг я делала что-то не так. Я целовалась впервые в жизни. И именно с ним! Все было внове. Мог ли первый поцелуй быть еще прекраснее?

А потом я перестала об этом думать вовсе. Я просто чувствовала, желала, жаждала. Не нужно было думать.

Где-то в конце улицы раздался рев допотопного автобуса. Грохот подвески, дребезжание плохо закрепленных стекол, стук усталого двигателя. Это наверняка был наш ночной автобус.

Петруша оторвался от меня и посмотрел в глубь улицы. Я перевела взгляд следом за ним. Сквозь дождь и лужи продиралось желто-красное пятно. Наш автобус.

Петрек встал и замахал рукой. Мне стало так пусто и холодно, когда исчезли его рука и грудь… Я тоже встала, перескакивая через лужу.

Автобус обрызгал нас, останавливаясь в глубокой колее у поребрика. При резком торможении он даже застонал.

Петруша пропустил меня вперед. Я взобралась по крутым ступенькам. Было тесно, и мы стояли у самых дверей. Он больше не касался меня. Я взяла его за руку. У него были такие большие, сильные ладони.

Мы ехали молча, и только пьяный смех какого-то пассажира нарушал тишину. На следующих остановках одни люди выходили, другие садились. Грустные или счастливые, но такие же уставшие.

Петруша нажал на кнопку над дверьми. Следующая остановка по требованию была моей. Когда мы выходили, он отпустил мою руку и больше ее не касался, пока мы шли по тихой темной улице. Я разочарованно вздохнула и плотнее укуталась в его куртку.