Цифры нации - Николай Старинщиков

– Так, может быть, это? – Кошкина щелкнул себя по горлу пальцем. Раньше Харитон от подобного приглашения не отказывался. Но тут он сделал вдруг строгое лицо.

– Нельзя мне, я за рулем, – сказал он по старой привычке. – А вот инструктировать вас обоих я просто обязан, чтобы в будущем избежать подобных эксцессов… Искусственный интеллект, а также банк – слова отныне для нее запрещенные. Не произносите их никогда, воздержитесь, и вам будет счастье…

Кошкин был вне себя от радости. Взяв в руки чемоданчик учителя, он помог ему спуститься к подъезду и усадил в машину.

– Куда едем? – спросила Машина сонным голосом.

– На кудыкину гору! – не выдержал дед.

– Значит, домой. Так и сказали бы…

Кошкин проводил машину глазами и вернулся домой. Машенька сидела в кровати, щупая голову. Волосы взлохмачены, глаза бегают. Увидев Кошкина, она снова легла и натянула на себя одеяло по самые уши.

На ночном столике стояла распечатанная бутылка вина. Кошкин подошел к столику, налил себе в бокал, выпил и закусил виноградиной. Потом сел в кресло.

– Ты спи, Машенька, а я посижу, – сказал он.

– Хорошо, милый, – вздохнула та. – Я так по тебе соскучилась…

Машка вытянула ноги и вскоре забылась во сне. Ей снился Кошкин и целая куча детей. Дети кричали: «Мамочка! Мы тебя сильно любим, как наш папа Вова…»

Кошкину сон пока что не шел. Шендеровичи, видно, спали как убитые. Они никак не дали о себе знать, несмотря на дверной звонок и голос Харитона – звонким сипом дед мог разбудить любого…

Машка мирно посапывала. Она была пока что не в курсе, на какие шиши будет жить у Кошкина дальше. Обнуление банковской карты настигло не его одного. Даже Харитон, старый пройдоха, остался на мели как последний лох. И если бы не Шендерович, то в квартире у Кошкина сегодня даже погас бы свет. Известие о глобальном финансовом сбое, который многие окрестили финансовой аферой, настигла их вчера в лесу. Они только что поужинали, вышли втроем на веранду и любовались закатом. С востока, как и в первый день, наплывал в полнеба серебристо-сиреневый занавес. И тут в кармане у Шендеровича запел телефон. Федор Ильич вынул трубку, отошел в сторонку и стал ходить вдоль террасы, как рассерженный тигр в клетке. А закончив разговор, в течение которого обошелся лишь словами «так точно» и «никак нет», сообщил глобальную новость о том, что расчетным единицам пришел конец, что денег у народа нет и что надо потихоньку выбираться с утра из леса – поближе к городу.

– Жить вот только нам негде, – добавил он и посмотрел в сторону Кошкина.

Понятное дело, Кошкин не мог отказать. У него даже в мыслях этого не было, тем более что Катенька – не робот какой-нибудь…

Они сели в машину рано утром, и тут выяснилось, что на банковской карте у Федора Ильича, пискнув, обозначилась зеленая сумма. Этой суммы хватало, чтобы троим не умереть с голоду.

– Ни черта не пойму, – удивился Шендерович. – Может, долг перечислили. По линии Минобороны…

Теперь Федор Ильич наверняка спал и видел сны. Откуда вот только деньги взялись у бывшего военспеца? Это оставалось большой загадкой, как, впрочем, и то, что Катенька просила Кошкина не демонстрировать свои чувства при отце.

– Ведь он одиночка. Он не любит этого, – говорила она в лесу, лежа на байковом одеяле…

Одиночка. Зато деньги ему кто-то переслал, в то время как у остальных одни нули… Кошкин был в этом уверен, хотя в свой кошелек пока что не заглядывал. Он потянулся в кресле, поднялся, подошел к шкафу, вынул оттуда сумочку с документами. Банковская карта лежала в паспорте. В окошечке карты светились зеленые цифры. Причем значительные. Цифры светились, а Шендеровичи об этом не знали. И это было очевидным упущением.

Кошкин направился в сторону материной спальни. Подойдя к двери, он остановился и прислушался. Изнутри доносился приглушенный говор – почти шепот. Кошкину даже послышалось, что Федор Ильич просит у Катеньки прощения и даже в чем-то клянется. От этого разговора веяло чем-то особенным, и это было очень даже странно. Отец с дочерью вряд ли могли так разговаривать.

Кошкин не выдержал и потянул на себя дверь. Она глухо щелкнула, но она оказалась запертой изнутри на защелку.

Утром Кошкин долго валялся в постели. Машка гремела посудой на кухне. Вчера вечером, когда все уже лежали, из коридора донеслись чьи-то шаги, щелкнула приглушенно дверь ванной комнаты, потом стала шуметь вода – кто-то из Шендеровичей мылся под душем, и это показалось странным – ведь они успели помыться перед ужином. Для чего вставать среди ночи под воду? Интересный вопрос. Для того и понадобилось. Чтобы стать еще чище…

Кошкин слушал удары капель за окнами. И тут к нему вошла Машка. На голове чепчик, по талии повязан цветастый фартук. Она подошла к Кошкину, нагнулась и поцеловала в щеку. Как обычно.

– Харитон тебя вытащил, – хрипнул Кошкин. – Говорит, что беременность возможна, но нам она пока не грозит…

– Поточнее узнать бы, Володенька…

– Успокойся…

– Мы с тобой – одно целое… Ты да я…

Звонок в прихожей не дал завершить начатый разговор. Она кинулась к входной двери: снаружи стояла Софья Степановна, в ногах у нее были сумки.

– К вам не прорваться прямо, – сказала мать возбужденно.

Подняв сумки, она вошла в квартиру, прошла на кухню, поставила сумки на пол в углу и, тяжело дыша, вернулась в коридор. Хозяйский глаз лип ко всему. Ботинки в прихожей разбросаны, и пахнет вроде как алкоголем. Не успела спросить у Машки, как дверь Софьиной спальни открылась. Оттуда вышла в длинной, не по размеру, мужской футболке Катенька. Поздоровавшись с Софьей Степановной, она скользнула в туалетную комнату и торопливо защелкнула дверь.

– У нас опять гости? Они живут? – удивилась Софья Степановна. – А я и не в курсе…

Машка развела руками. Софья Степановна подошла к своей спальне и вновь изумилась: на ее кровати на двух подушках лежал Федор Ильич и хлопал глазами. Как младенец.

– Федор Ильич?

– Софья Степановна?

– Что же вы вместе-то? В одной кровати…

Не дождавшись ответа, она направилась к сыну. В голове не умещалось увиденное. Дочка с отцом спят в одной кровати, а этот жеребец нежится один себе, хотя мог бы раскинуть мозгами. К сорока-то годам! Не пора ли о детках думать?!

Софья Степановна влетела к Кошкину в спальню и опять поразилась: на кровати у сына лежали две примятые подушки. Даже головы на них отпечатались. Сынок, согнувшись, сидел в кресле.

– Здравствуй, Володенька…

– С приездом, маманя…

Следом за ней вошла Машка и стала ворковать с Кошкиным – как спалось да что тебе снилось, любимый мой человек, а также про то, что завтрак давно готов и надо садиться за стол. Потом нагнулась и поцеловала Кошкина в голову.