Из жизни двух городов. Париж и Лондон - Джонатан Конлин

Рис. 32. Морис Бье. Танцующая Джейн Авриль.

Поменяв ноги, танцовщица немного опускала юбки и проделывала серию движений бедрами, двигая ими из стороны в сторону. Финальная часть танца состояла из высоких махов ногами и известных всем эффектных поз, таких как «на караул», когда танцовщица держала свою ногу двумя руками, наподобие ружья, будто целясь ею в зрителей, или «гитара» (в этом случае ногу держали перпендикулярно телу, как гитару). Также непременно исполнялся параллельный шпагат.

В мае 1891 года мужской журнал «Жиль Блас» выпустил большое приложение, посвященное «эксцентрическому танцу», написанное библиофилом и коллекционером Эженом Родригес-Энрикесом. Автор с пьянящим вожделением и весьма откровенно описывает канкан в исполнении Ля Гулю, сравнивая его с коллективным оргазмом. «Участок розовой плоти», видневшийся над подвязкой танцовщицы, «лил расплавленную сталь на задыхающихся зрителей», пока в конце танца «темное пятно не указало на то, что самые интимные желания танцовщицы достигли своего расцвета». В этот момент «подобный же страстный трепет охватил всех наблюдавших за ней мужчин и женщин». Партнерша Ла Гулю, Грий д’Эгу, видела танец совершенно иными глазами. Ее описание дает нам возможность взглянуть на «мир кружев и шелка» с точки зрения участницы шоу, часто недоедавшей, чтобы сэкономить денег на дорогое белье, которым следовало поразить зрителей. В интервью журналу «Жиль Блас» на вопрос, чем для нее является канкан, Грий д’Эгу сказала следующее:

«Во-первых, надо купить миленькие трусики. Они просто необходимы. Без трусиков канкана не получится. Я, к примеру, предпочитаю белоснежные трусики, длинную нижнюю юбку с тонкими кружевами и панталоны, отделанные несколькими рядами оборок. Можно, конечно, надеть и цветные трусики, но обязательно светлые, не темные. А вот чулки должны быть черные — это красиво смотрится на белом… Когда ты так оденешься, можешь задирать ногу хоть на голову, как вздумается. Но должна сказать, что, прежде, чем начать танец, я всегда прикрепляю булавками чулки к панталонам — на всякий случай. Ненавижу, когда женщины показывают голое тело, по-моему, это отвратительно».

Как и в случае с Финетт, этот отчет сильно расходится с описанием Родригеса. Хотя по некоторым фотографиям мы можем судить, что Ля Гулю действительно показывала «розовую плоть», можно с уверенностью утверждать, что до начала двадцатого века это не практиковалось широко. «Меня зовут Крепкой решеткой — что же, я и не притворяюсь герцогиней, — продолжает девушка, — но скандальных выходок я не допускаю. Нет, благодарю покорно, я не из этих шлюх».

1890-е годы стали для Чарльза Годфри звездным часом в его карьере актера варьете.

Годфри родился в 1851 году (при рождении получив имя Пол Лейси), и какое-то время работал актером, прежде чем поменять театральные подмостки на сцену мюзик-холла. Сорок лет спустя его выступление стало гвоздем «Большой рождественской программы» в театре-варьете «Тиволи» на Стрэнде. Имя Годфри появлялось в афишах вместе с такими прославленными актерами варьете как Артур Ллойд и гуттаперчевый Крошка Коллинз. Хотя Годфри не смог достичь их уровня славы, он сумел закрепить за собой крепкую позицию во «втором ряду», специализируясь на песнях о беспечных светских львах, законодателях моды. Особенным успехом пользовался его номер «Король хамов» и другие, в которых воспевалась жизнь богатых молодых бездельников, впервые поднятая на щит Джорджем Лейборном. Еще одним хитом Годфри была песня Gay Paree «Веселый Париж», сочиненная Эдвардом Джонмансом на слова Ричарда Мортона, и описывавшая поездку в Париж трех друзей-англичан (Тома, Дика и Гарри). Набив чемодан одеждой, друзья отправляются в путь и вскоре уже гуляют по Shongs Elizer[80]. Дик встречает девушек, которых, по его словам, он знает, и приглашает их присоединиться. Англичане начинают дразнить прелестных спутниц, сравнивая их с лягушками и обмениваясь оскорбительными замечаниями в адрес Эйфелевой башни, открытой в марте 1889 года. Одна из «классных» девушек обижается, когда ее треплют по подбородку со словами «Эй, милашка на тощих ножках!», после чего в дело вмешиваются жандармы. После короткой драки и погони по «улице черт-те кого», друзей заковывают в наручники и отправляют в тюрьму, откуда утром их выкупает хмурый британский консул, чтобы отправить «назад в город Лондон»! Песни о лихих парнях, толпами бродящих по улицам, задирающих прохожих и пристающих к женщинам были весьма распространены в 1890-х годах. Однако по сравнению с безобидными остротами Джорджа Лейборна в его «Пузырьках шампанского», фиглярство персонажа «Короля хамов» и ему подобных песен 1880-х и 1890-х годов приобретают более зловещий оттенок. Такие песни как «Парни, а не пошуметь ли нам?», например, откровенно призывали к хулиганству. «Билл Смит, Том Джонс, Джонсон да я вчера под вечер погулять пошли» — скандировал Чарльз Уотерфилд в песне «Нам всем досталось по зубам». Ночная прогулка друзей предсказуемо закончилась дракой.

Конечно, хорошо подраться можно в любом городе, и в песне Годфри британское хулиганство приобретает международный размах. Вначале вступает хор:

Роковые красотки, фланёры, дебоширы, драки и фальшивое раскаяние в конце — вот основные сюжеты модных песенок 1880–1890-х годов. В песне Чарльза Дина «Четыре джентльмена в Париже» четверка «веселых англичан с пригоршнями Ф. Ш. П.» (фунтов, шиллингов и пенсов) выходит на парижские бульвары и бродит по городу в поисках приключений. Их визит заканчивается так же, как и визит Тома, Дика и Гарри (правда, они еще успевают «вырубить» мадам, предлагающую им девочек, и «надавать по шее» «глупому лягушатнику» — официанту).

Зрителям, смотревшим выступление Годфри в Тиволи, не надо было ехать далеко, чтобы получить сведения о собственном путешествии в Париж: «Юго-Восточные железные дороги» рекламировали тур «В Париж и обратно за 30 шиллингов» прямо в театре. За 30 шиллингов можно было купить билет в третий класс в оба конца с открытой датой (в течение двух недель) по маршруту Лондон — Париж через Фолкстоун и Булонь. (Билет первого класса в оба конца стоил пятьдесят восемь шиллингов). Поезда отправлялись два раза в день, а сама поездка занимала всего девять часов. В пересчете на нынешние цены такой билет стоил 85 фунтов — согласитесь, это гораздо дешевле, чем 250 фунтов, которые мы платим за аналогичный билет на «Евростар». Однако в то время тридцать шиллингов были для среднего лондонца существенной суммой, не говоря уже о расходах на проживание и питание в самом Париже, поэтому большая часть аудитории удовлетворялась чужим опытом посещения Парижа — их вполне устраивали песни вроде «Веселый Париж», сопровождаемые канканом и звучавшие на подмостках лондонских мюзик-холлов.