Избранное - Леонид Караханович Гурунц

Тигран подбадривающе кивнул мне. Тогда я, набрав в грудь воздуха, отчубучил все остальные падежи.

— Довольно, садись!

В классе стоял хохот. Громче всех смеялись старшеклассники. Я опять взглянул на Тиграна. Он сидел, схватившись за бока, и корчился от смеха.

В глазах у меня потемнело. Я понял, что со мною сыграли злую шутку.

Учитель смягчился:

— Пропустил занятия — спроси у меня, а насмешников не слушай.

Я сел на свое место, пристыженный, опозоренный. В классе еще долго весело гоготали.

*

С некоторых пор, возвращаясь из школы, я непременно сворачиваю с дороги, чтобы пройти мимо дома Аракела.

Васак тоже часто наведывался к этому дому. Нередко мы сталкивались друг с другом у ворот.

Двор деда Аракела всегда завален тележными осями, косами, боронами, железными ступицами от колес… Вежливо уступая друг другу дорогу, мы входим во двор.

Деда Аракела мы всегда заставали возившимся над какой-нибудь частью арбы. В селе говорили, что арба, сделанная им, не развалится, хоть кати ее с самой высокой горы.

Несмотря на занятость, он охотно вступал с нами в разговор.

— А, женихи пришли! — встречал он обычно нас.

С напускной серьезностью мы принимались за дела: собирали щепки в кучу, садились на край стана, чтобы он не шатался, когда дед пилил, помогали ставить готовую арбу на колеса или подолгу смотрели, как из бесформенного обрубка дерева, по которому бил топором старик, постепенно вырисовывалась какая-нибудь часть арбы.

Уходя, мы друг перед другом хвалили его работу, вспоминали веселые шутки, которыми дед Аракел пересыпал свою речь, смеялись и вообще старались представить дело таким образом, будто не Асмик, его внучка, а он, именно он является истинной причиной наших посещений. Как же нам не заглядывать к Аракелу? Мало ли что может рассказать старый солдат!

Асмик мы видели редко. Она помогала матери по хозяйству, часто ходила вместе с ней по чужим дворам чесать шерсть.

— Тю-тю-тю! — слышалось иногда в конце двора.

Куры, похлопывая крыльями, сбегались к ней. Мы не смели смотреть в ту сторону, откуда доносился знакомый голосок, — боялись выдать себя. Только когда Асмик проходила мимо нас, шлепая босыми ногами, мы украдкой смотрели ей вслед. Однажды, заметив это, дед Аракел насторожился:

— Не финтите, занюханные кавалеры, скажите, зачем вы сюда ходите?

Мы готовы были дать тягу, но дед Аракел уже снова стучал топором и, как бы не замечая нашего замешательства, говорил:

— Учитесь, учитесь, детки, арбы мастерить. На черный день — тоже кусок хлеба.

Иногда, разгибая спину, дед Аракел окликал внучку:

— Асмик! Эй, оглохла, что ли?

И тотчас же на крыльце появлялась девочка с длинными косичками.

— Принеси воды. Ребята заморились без питья! — кричал ей дед.

Девочка убегала и через минуту снова появлялась, неся на плече большой узкогорлый кувшин.

Дед Аракел, высоко подняв тяжелый кувшин, пил из горлышка. Круглый, заросший кадык то проваливался куда-то, то снова выкатывался под самый подбородок. Казалось, дед хочет проглотить нерасколотый орех — и не может.

Отпив, он протягивал нам кувшин. Мы по очереди обхватывали кувшин обеими руками, пыжились, но удержать его на вытянутых руках не могли. И это при Асмик!

Казалось, старик делал это нарочно, чтобы посрамить нас в ее глазах!

Я с ужасом замечал, что Асмик тоже смеется над нашей беспомощностью. Как-то она не выдержала и громко прыснула.

— Пялите глаза на девчонку, а у самих силенок как у цыпленка, — злорадствовал дед Аракел.

Однажды, растроганный нашей покорностью, он сказал:

— Хорошие вы ребята, за любого из вас внучку бы выдал, да где там! Разве она пойдет? Гляди какая! Любой царевич посватается к ней.

Это задело нас за живое.

— Наплевать нам на царевичей! — запальчиво крикнул я. — Нынче царей на ослах катают…

Дед Аракел выронил инструмент. Но мы уже дали стрекача.

*

Кроме нас, деда Аракела часто посещал каменщик Саркис. Про них все знали: как сойдутся, обязательно схватятся.

Каменщик всегда начинал беседу издалека. Он говорил о солнце, о дождях, о каких-то травах.

Дед Аракел спокойно слушал, не отрываясь от работы, но едва только Саркис, как бы невзначай, ронял слово о земле, дед Аракел настораживался.

— Как делать арбу, я знаю. А как раздобыть землю — не знаю. Чего не знаю, того не знаю. Не наше это дело, — говорил он, не отрываясь от работы.

Саркис выходил из себя:

— Как же не наше, дурная твоя голова? Ты кто, мелик Шахназар? У тебя амбары ломятся от хлеба?..

— Я, конечно, человек маленький, — обиженно говорил дед Аракел, — в моих закромах, как у всех, крысы бегают. Но что поделаешь! Против ветра плюнешь, на себя же попадешь. У каждого в жизни своя дорога. Бог милостив, с голоду не подохнем.

— Бог милостив, — язвительно передразнивал дядя Саркис. — Неправда ль, до чего трогательно! Сиднем сиди под деревом, пока груша сама упадет тебе в рот да еще черенком вверх.

Переждав стук топора, каменщик Саркис продолжает:

— А как же! Кто молчит, тот сыт бывает.

Перекипев, Саркис начинает сдавать:

— Эх, уста Аракел, стыдно такие слова говорить! У нас с тобой одна дорога.

— Дорога-то одна, а головы разные, — равнодушно тянул дед Аракел. — По мне, на все, что не твое, не пяль глаза. Знать не знаю, ведать не ведаю.

— Это что не твое — земля-то? — снова расходится Саркис.

Дед Аракел, осторожно оглядываясь по сторонам, говорил наставительно:

— Нет, Саркис, Аракела голыми руками не возьмешь. Аракел знает, чем потчуют за землю. С пятого года спина ноет.

— Кошка любит рыбу, да боится лапки промочить. Так и ты, — укоризненно говорил Саркис.

— Не мути народ, Саркис! И от меня отстань. Я стар, чтобы в арестантских ротах ходить. У меня десять ртов! И власть не трогай. Знаешь поговорку: не тронь дерьмо — не завоняет…

И все же эти бурные споры обычно кончались миром, и каменщик Саркис, пожелав доброго вечера, уходил, чтобы завтра снова схватиться с Аракелом.

*

На тропинке, ведущей через тутовник от села к роднику, я встретил Асмик. Она возвращалась домой с кувшином на плече.

— А я уже по-русски разговариваю, — неожиданно объявил я.

Сказал и сам испугался: а вдруг она знает историю со склонением. Но Асмик, видимо, не слышала об этом.

— Ври! — недоверчиво глянула она на меня.

— Ей-богу!

— Ну тогда скажи что-нибудь.

— Хочешь, я прочту тебе стихи?

Мы свернули с тропинки в сторону. С тутовых деревьев поднялась стая галок и с криком скрылась в глубине сада. Я начал:

В пустыне чахлой и скупой,

На почве, зноем раскаленной,