Проект "Мегаполис" - Александр Трапезников

Сергей махнул рукой и внезапно почувствовал резкую боль в сердце, словно кто-то с размаху вонзил в него острую иглу. В глазах на миг потемнело, и он, уже поднявшийся из-за стола, покачнулся, схватившись руками за спинку кресла. Казалось, воздух исчез и его окружает вакуум. Невозможно было сделать ни одного вздоха.

Такого с ним еще не было никогда. «Ну все, — подумал он, — допился и допрыгался. Пора переходить на щадящий режим: кефир, прогулки в сосновом бору и положительные эмоции. С первым проблем не будет, второе затруднительно, ну а третье вообще нереально». Усмехнувшись, Сергей вышел вслед за напарником из комнаты. Ступая по битому стеклу, они выбрались на улицу прямо через зияющую витрину. На тротуаре в глаза Днищеву бросился блестящий металлический шарик. Он нагнулся, незаметно подобрал его и положил в карман.

Через шесть часов, когда дежурство закончилось, по дороге домой Днищев позвонил Веденееву. Бывший тесть, казалось, и не ложился спать, настолько бодр был его голос. Он вроде бы даже ждал этого звонка.

— Какие результаты? — спросил Василий Федорович.

— Удачно, — коротко ответил Днищев. — Ваш «клоп» присосался. Только он какой-то странной породы. Скажите честно, что вы мне подсунули?

— Какая разница, Сережа? Дело сделано. У меня для тебя, кстати, тоже хорошие новости. Твоя возлюбленная или кто она там…

— Падчерица. Что с ней?

— Ты был прав. Ее следы отыскались в одной религиозной секте, в «Братстве отца Назария».

— Я почему-то был уверен в этом. Что представляет собой эта секта?

— Официально разрешена, устав, цели — самые благородные, все зарегистрировано, свой счет в банке. Между прочим, в том, где ты работаешь.

— Сегодня был мой последний день. Больше я туда не вернусь.

— Подождал бы еще немного. Впрочем, дело твое. Так вот, братство — одно из многих. Но, как и у всех остальных, теснейшие связи с Западом. Собственно говоря, «пятая колонна» в России, только в духовной сфере. Противовес православию. Сам отец Назарий никакой не священнослужитель, даже не поп-расстрига, — обыкновенный недоучка и проходимец, бывший когда-то агентом КГБ. Кличка Конопля — за свою тягу к наркотическим препаратам и травкам. Но энергичен, хороший организатор, обладает даром убеждения. Слабость — любит красивых девушек. Развратен до неприличия. Так что если твоя Светлана Муренова не похожа на Мерилин Монро, то ей нечего опасаться. В противном случае… ей остается только расслабиться и постараться получить удовольствие.

— Понимаю. Спасибо за информацию, Василий Федорович.

— Не за что, Сережа. Где тебя найти в случае чего?

— В случае — чего? — насторожился Днищев.

— Если ты мне снова понадобишься.

Тесть явно что-то недоговаривал.

— Через Катюшу. Я еще не решил, где брошу якорь.

Повесив трубку, Сергей поехал домой, где застал Савву и Алексея, пребывающих в игривом настроении, а между ними сидела довольно хорошенькая брюнетка средних лет с длинными ногами. Когда она поднялась навстречу, неуверенно переступая на высоких каблуках, Сергей с сожалением отметил отсутствие у нее чисто женских соблазнительных форм. А точнее, брюнетка могла бы поспорить в плоскости с шахматной доской.

— Познакомься, — прыснул от смеха Алексей. — Мадам Черепкова собственной персоной. В Шанхае портовые грузчики носили ее на руках, а шахтеры Кузбасса выдавали тройную норму угля и бросали его к ее ногам.

— Нет, не то, — покачал головой Сергей, оглядывая Геннадия со всех сторон. — Ваты, ваты и ваты! Вот что спасет нашу портовую шлюху от полного разложения.

В это субботнее утро Тыну Миккиевич Рендаль проснулся с предощущением чего-то необычного, радостного, что должно свершиться в ближайшие часы. Давненько у него не было такого хорошего, приподнятого настроения. Ему было уже под семьдесят, но выглядел бывший эстонский партбосс как законсервированный в спиртовом растворе младенец, с таким же сморщенным розовым личиком, большим лысым черепом и вздутым брюшком.

Но букет старческих болезней все же преследовал Рендаля, нагнав искушенного и закаленного в аппаратных интригах Тыну Миккиевича на исходе лет. Самыми приставучими были отосклероз, каменный холецистит и выпирающая из расширенного пупка «голова Медузы». Но его лечащим врачом Томасом Нетелем двадцать лет назад был поставлен еще один диагноз — неврозоподобная шизофрения, о котором знал лишь очень узкий круг лиц. Впрочем, вся верхушка партийного айсберга в той или иной степени страдала этим заболеванием, поэтому Тыну Рендаль никогда не выглядел белой вороной. Возможно даже, что шизофрения являлась своеобразным пропуском в первые ряды строителей коммунизма, иначе чем объяснить мгновенное прозрение учуявших перемену ветра цековских и обкомовских боровов, торопливо переписавшихся в демократы? Рендаль одним из первых спрыгнул с мчащегося без машиниста поезда, вскочил в другой состав и занял купе-люкс международного класса. Сноровки хватило бы и на новые прыжки и кульбиты, поскольку старичок-младенец был уверен, что будет жить вечно. Такие люди, как он, не умирают. Они засыхают, как насекомые, и пробуждаются в благоприятное для них время.

Рендаль помахал для тонуса руками и ногами, принял хвойную ванну, вкусно и сытно позавтракал. Посмотрел подготовленные ему референтом вырезки из газет, финансовые и нефтяные новости, с особым удовольствием послушал собранные за последнюю неделю сплетни. Он всегда искренне радовался, когда кому-нибудь на голову падал цветочный горшок. Референт знал об этой слабости своего хозяина и тщательно подбирал сведения из светской хроники. Шагая вслед за Рендалем по дорожке яблоневого сада, отгороженного от внешнего мира высоким забором, он пересказывал сплетни, иногда прерывая свою речь коротким смешком.

Наконец Рендаль прервал его:

— Хватит, пожалуй. Оставь что-нибудь на ужин.

Он пригнул к лицу веточку, понюхал листочек. «А жасмин-то лучше, — подумал он. — Надо бы все эти яблони вырубить да посадить то, что нужно».

Уже много-много лет прошло с тех пор, как Тыну, юный ученик гимназии, стащил из сумочки учительницы-немки кошелек с деньгами, а потом был уличен ею и, рыдая, стоял в комнатке, которую она снимала на окраине Таллина. Кончилось все неожиданно для него: насладившись его мучениями и слезами, чернявая садистка буквально изнасиловала несмышленыша, впитав в себя его молодую плоть. От страха, стыда и наслаждения измазанный помадой Рендаль слегка повредился рассудком, на всю жизнь запомнив исходящий от учительницы густой запах жасмина и повелительные пощелкивания пальцев. Но на действительных способностях ученика это не отразилось. Позднее, с приходом красных, учительницу расстреляли, за что Рендаль возненавидел коммунистов, но охотно пошел к ним служить, карабкаясь по служебной и партийной лестнице. Воспоминания о немке настолько сильно въелись в его сознание, что и жен он старался подбирать соответствующих. Было их у него три, все умерли в свое время.