Калика перехожий - Александр Забусов

– Никак напали поганые? – услыхал слова, сказанные Хвощом. И ответ старика, брошенный на вопрос: – А нам-то в чем разница, душа моя?

– Не скажи, дед! Печенеги, может, еще похлеще наших будут.

Шум впереди за извилинами реки и порослью деревьев и кустарников стал более громким. К нему прибавилось ржание лошадей и отчетливый конский топот.

– Степняки, Ушмян Ксаверич! Чё делать-то нам?

– А-а! Все ко мне! Становись в круг! Ежели не отобьемся, так хоть в царство Морены с прибытком попадем!

Охрана, три десятка провожавших берегом рабов, бросив скованных цепью людей, гремя железом снаряжения, во всю прыть понеслась к командиру. Прямо на глазах из степной травы поднялись конные печенеги и тут же стали пускать стрелы в бегущих. Кто-то успел закрыться щитом, кого-то вестница смерти успела клюнуть в разгоряченное бегом тело, и он, заливаясь кровью, падал в жесткую весеннюю зелень ковыля. Стоявшие рабы, молча, безучастно наблюдали за происходившим избиением.

Печенежские всадники пришли в движение. Умелая рука направила воинов к сгрудившимся в конце цепочки рабов русам, в то время, как малая часть степняков припустила лошадей в голову рабской колонны.

– Бар-р-ра! – истошно разнеслось по степи.

И в ответ голос Ушмяна:

– Крепи ряды, робяты! Не зевать, арканы обрубать! Эх! Нет у нас рогатин и сулиц. Бо-ой!

Понеслось избиение более слабого противника, не имеющего сулиц и копий. Их топтали лошадьми, кололи пиками и вырывали из хлипкого строя удавками арканов. Они огрызались, причиняя раны степнякам и их лошадям. Ор и стоны давно нарушили тишину Великой степи.

Ищенко быстро пришел в себя от происходящего. Неподалеку, не обращая никакого внимания на скованных цепью людей, сидел на лошади голубоглазый блондин с золотистыми волосами, выбивавшимися из-под кожаной шапочки. Лук, колчан со стрелами, сабля и аркан, вот и все его вооружение. Оскалившись, степняк смотрел, как тает островок русской обороны.

– А мы-то, чего стоим? – задал, казалось бы, никчемный вопрос.

– А что тут сделаешь? – ответил дедок.

Носком сапога Андрей сковырнул камень из песчаного грунта, вывернул увесистый голыш, нагнувшись, поднял его, примерил по руке.

– Ты чего удумал, ирод? – спросил наблюдавший за ним Углеша, боязливый мужик, в прошлом смерд из-под Логожска.

Поздно! Голыш прицельно выскочил из руки и врезался в череп степняку.

– В-ву-уй! – от боли взвыл печенежский воин.

Глаза тут же нашли ухмылявшегося обидчика.

– Де-ерт! – визгливо завопил как резаный, привлекая внимание соплеменников. – Чу!

Пустив лошадь с места в карьер, всадник на ходу выхватил из ножен саблю. Лошадь в три прыжка преодолела расстояние до обидчика и встала свечей на задних ногах. Взмах сабли, печенег метился снести голову с плеч глупому урусу…

– Г-гых!

…И в последнее мгновение раб выставил впереди себя звенья цепи, растянув, зажал их с обеих сторон в кулаки. Дзинь-нь! Плохое железо столкнулось со сталью боевого клинка, звено развалилось на две половины, освобождая от себя заклепанные на запястьях браслеты.

– Атас! – изрыгнул из себя клич, наверное, понятый всеми стоявшими рядом. Сам поднырнул под конскую тушу. Чисто на автомате за левую руку сдернул с лошади всадника, умело свернул ему шейные позвонки. Не раздумывая, запрыгнул в седло без стремян, разобрал повод. Лошадь почувствовала на себе чужака, сразу не поддалась, сделала попытку куснуть нахала, но, отведав кулак на крепких зубах, скакнула в сторону зарослей, а пройдя через них, чухнула с берега в реку.

Река, приняв его в свое лоно, словно мачеха пасынка, обволокла тело холодными объятиями. Вынырнув вместе с лошадью, преодолевая течение, соскользнул с седла, стараясь не перегрузить животное, уцепился за жесткие волосы длинной гривы, поводом подправляя направление, куда нужно плыть. Оглянулся. От берега оторвались. Показалось, что кто-то из таких же, как он сам, горемык нырнул в воду. Эх, ему бы только к противоположному берегу добраться, а там посмотрим… Нет, в рабство он больше не хочет! Нахлебался, по самое не могу. Хватит! Бляха-муха! Бережок-то высоковат, не в пример тому, с которого сиганул в речку! Да и крутоват. Облом-с! Хрена с два так запросто выскочишь!

Противоположный берег действительно был крутым и высоким. Широкая полоса рыжих стрел прошлогоднего высохшего камыша перед кручами уже ощутимо позеленела новой порослью. По водной глади с бултыханьем забили стрелы. Снова оглянулся. Выстроившись в шеренгу, с берега по нему пускали стрелы с десяток степняков. Его лошадь, преодолевая водную преграду, жалобно ржала. Держись, родная, остались сущие пустяки! Кучно метали, гады. Быстро же они успели окуклиться, нет бы еще хотя минуты три му-му потрогать! Спасали только неравномерная скорость течения реки в этом месте да широкая спина лошади, в теле которой торчали три оперенные стрелы.

– А-а! Кхе-кхе!

Огромная сила оторвала от гривы животного, бросила его на мелководье, потом вдруг протащив, погрузила с головой в омут, закрутила в водовороте, пришпилила к самому дну. Странно, он ни на минуту не запаниковал, словно в подкорку его мозга были вбиты знания, а в тело навыки поведения. Оттолкнувшись ступнями от дна, пружиной скакнул в сторону, вырвавшись из природной ловушки, выплыл к поверхности.

– Кхе-кхе!

Прошел средний порог. У самой стены камыша глаза наткнулись на теперь уже его лошадь, судя по всему, ступившую на мелководье, его же легкое тело течением протащило мимо. К берегу, к берегу, экономно, саженками. Вот уже ноги нащупали мягкое дно. Двинулся вдоль камышей по речной воде, а через какое-то время свернул в рукав речушки, примкнувшей к основному руслу Донца и поросший труднопроходимой порослью, составлявшей старицу. Распугал уток и другую пернатую живность, ломая сушняк, выбрался на берег, тяжело дыша, растянулся всем телом на прибрежном грунте.

Вот вам, с-суки степные! Поднял дрожащую руку, сжатую в кулак с оттопыренным средним пальцем. Попробуйте теперь взять его!

Лежал. Отдыхал, не думая ни о чем. Если б не холод, точно уснул бы. Чувство опасности под сердцем заставило пересилить себя и подняться. Расслабляться рано. Ведь с самого начала всей этой кутерьмы чуял, что чужой он в этом мире. Ну, хоть на куски режь – чужой.

Делать-то что? Поразмыслил. Лошадь нужно разыскать, тут она где-то.

Неспешным шагом прошел по самой кромке воды к основному руслу реки, из потайных шхер своей памяти выуживая схожесть внешнего мира с его внутренним. Деревья здесь, кстати, были все больше лиственных пород: липа, ясень, вяз, росли дубы, а над самым берегом в одном месте ива положила свои ветви прямо на стрелы камыша. Но ведь все свое, все родное! Блин! О чем он еще думает, если даже имя свое вспомнить не может?