Последняя подлодка фюрера. Миссия в Антарктиде - Вильгельм Шульц

Лязгнула железная дверь верхнего периметра бункера. Лицо обожгло жарой, хотя здесь, в шлюзе, было не больше +2. Навстречу ему к двери направлялся Марченко. Он корректно приветствовал командира, но мысли его были далеко. «Еще не хватало», — подумал Ройтер. Кроме как на скалу отсюда он никуда не выйдет. Встретятся там с Зубоффым… Надо будет послать охрану, чтобы в случае чего вмешались. Не хватает нам еще, чтобы они там поубивали друг друга. И так недокомплект в подплаве. Лодок больше, чем людей.

— Ты опять был там? — тихо спросила Вероника.

Ройтер молча кивнул.

— Скажи мне, — прошептала она, — ты все еще любишь ее?

— Кого? — не понял Ройтер.

— Ты все еще любишь свою Анну?

— При чем тут это, — безразлично ответил Ройтер. Ну как ей было объяснить. Для женщины родина там, где мужчина. Она и счастлива. Ей-то чего думать? Она не несет ответственность за судьбы дестков человек. Ей не задают вопросы «Командир, а что дальше?». А посему весь ее нехитрый выбор между тем, ее ли представляют в романтических грезах или не ее.

С русскими на этот раз обошлось.

* * *

Крушения великих армий неизменно приходятся на зиму. Зловещие картины разгрома почему-то рисуются в декорациях белых ледяных полей. Наполеоновская гвардия после Березины бредет, спотыкаясь, по заснеженному редколесью, кутаясь в жалкое тряпье. Солдаты фельдмаршала Паулюса, образуя нескончаемую грязную черную полосу, тянутся с холма на холм в заволжских степях. Ройтер видел эти кадры хроники, и ему не приходило в голову, что его армия, последний оплот белого человечества, будет терпеть поражение не от английских снарядов и бомб, в Атлантике, и не от русских штыков на полях по берегам Эльбы, а именно среди безбрежных белых торосов Земли Королевы Мод. Причем враг этот был не снаружи, а внутри. То, что в 45-м не удалось завершить русским, то, что оставалось несбыточным в феврале для англо-американцев, к осени свершилось само собой без единого выстрела орудия противника, без какого бы то ни было участия третьей стороны.

Военные воспитаны в полной готовности подчиняться приказу. Даже если это будет приказ умереть. И такого приказа ждали. Лютьенсом был создан Генеральный штаб. Лучшие из лучших, ибо середнячков здесь нет. И этот штаб, как и положено Генеральному штабу, разрабатывал стратегические операции. Часть из них уже отрабатывалась с личным составом. Десантные бригады в который раз на бумаге штурмовали гамбургский порт. Звенья «Ханебу» носились по бело-голубому небу, отрабатывая заходы на корабли противника. «Бисмарк» держал прогретыми котлы, и день и ночь в его корпусе копошились десятки монтажников, дорабатывая его системы, обеспечивающие «пространственные прыжки». Но приказа не поступало. Не было его год, второй… Не было и потом. И не было никаких оснований полагать, что кто-либо его отдаст. Жив ли фюрер, нет ли, но кто-то же должен его замещать, пусть в изгнании, пусть в подполье, пусть хоть в тюрьме! Но без головы такое мощное тело не могло более существовать.

База 211 была первоклассно организованная и замечательно оснащенная структура. Здесь было все, что могло понадобиться населению 120-тысячного города. Великолепный порт, только подземный, верфи, заводы, шахты, нефтяные скважины. И многие многие сотни верных солдат и офицеров, несущих ежедневно свою бессменную вахту, радиоцентр, система раннего оповещения, радары. Корабли впервые имели в достатке соляра, нефть добывали прямо здесь же в 3-х километрах в соседней бухте. По мини-нефтепроводу, проложенному в специальном бетонном тюбинге, она поступала на завод для переработки. Полученным высокооктановым бензином заправляли самолеты. Металлообрабатывающие производства ковали меч Зигфрида, оружие возмездия новой империи. Но у этой империи был один-единственный, но весьма существенный изъян. У нее не было императора. Ein Reich, Em Volk, Ein Fuhrer. To есть он был, но не один. И это было хуже всего. Потому что, если императоров несколько, а страна нашпигована оружием, причем самым лучшим оружием, неминуема гражданская война. На роль фюрера по закону претендовал Лютьенс, как гроссадмирал, назначенец фюрера и наиболее опытный военный. Но на роль фюрера претендовал и Рёстлер — человек Гиммлера. И Лют — человек Дёница. Люфтваффе вообще держались особняком. Достаточно сказать, что в гарнизоне было 3 (!!!) трибунала и 5 независимых партийных структур. Все это не могло продолжаться бесконечно. И пламя вспыхнуло. Первый близкий разрыв раздался тогда, когда у гроссадмирала случился инфаркт. Ему ведь не было еще и 60. Но сердце не выдержало. Врачи настаивали на том, чтобы отправить гроссадмирала на Большую землю, но это было не так уж просто сделать. Месяц на корабле по штормовому морю! Прыжков и скоростей «Ханебу» не всегда выдерживали тренированные сердца молодых спортивных ребят.

Спустя неделю разговоры о том, что гроссадмирала, может быть, стоило бы переправить на курорт к друзьям в ЮАР, иссякли сами собой. Ему становилось все хуже. Он практически не приходил в сознание. 17 октября 1947 года сердце гроссадмирала перестало биться.

На базе был объявлен траур. Это был первый государственный и военно-морской деятель Новой Швабии такого уровня. Рёстлер произнес очень торжественную и раскидистую речь о стойкости и жертве, о верности долгу, о том, как нужно любить родину и не жалеть себя во имя идеи. Все вспомнили Геббельса.

В Новой Швабии не было газет. Слишком долго и дорого было доставлять сюда бумагу. Но проводное радио было в каждом помещении. У многих были и видеомониторы. Пропагандисты работали, как и в Рейхе. Но работали как-то по инерции, что ли. Не было ярких публичных персон, таких как Геринг, Геббельс или фон Ширах. Не имея притока свежей крови, идея чахла. Один лишь Рёстлер не мог восполнить эту пустоту. Да и одно дело — заниматься гимнастикой ума, и совсем другое — зажигать факел и вести за собой. Рёстлеру ведь не веришь уже априори, уже потому, что он Рёстлер. Прекрасно понимаешь, что через 10 минут он тебе столь же убедительно докажет обратное тому, что говорит сейчас. Это превосходно для интеллектуалов, держит в тонусе мозги, расширяет горизонт, но не убеждает. Мальчишке, который сейчас закручивает форсунки в дизельном, нужны простые ответы на простые вопросы. И чем проще — тем лучше. Но эта простота должна быть яркой, чеканной, открывающей глаза на мир. За правду и умереть не жалко. Да, был тут и свой «гитлерюгенд», пусть совсем малочисленный, но все-таки. Естественно, как и положено, Ройтер перед ними выступал, рассказывал о войне, о море, о великой захватывающей игре под названием жизнь. Но могли ли эти рассказы заменить хотя бы одно настоящее факельное шествие или месяц в деревне? — Нет, конечно. Отрезанный ломоть, ни нация, ни диаспора, ни боевая единица. И он снова и снова вспоминал слова Зубоффа в подвале комендатуры порта Готенхафена. Кровь без почвы. Что это? И что такое немец без Германии? Однажды в минуту, когда Ройтер размышлял на эти темы, в дверь постучали.

— Командир, — неуверенно начал оберматрос Шмидт, — у нас есть просьба…

— Слушаю вас внимательно. — В каюту, а жилые помещения здесь назывались каютами, зашли несколько человек из экипажа. О каждом из них можно было бы написать хорошую повесть. Все они в свое время отличились: матрозеефрейтер Волькмар Альбрехт вообще вегеран — с первого дня на лодке, Железный крест 2-го класса, Виссман — тоже. Что привело их к командиру с очевидно неприятным разговором?