Теория описавшегося мальчика - Дмитрий Липскеров

— Спасибо огромное! — благодарил Жагин. — Сколько мы должны вам?

— Сто грамм и пописать, — объявил Антон Антоныч.

Его повели на кухню, а по дороге столяр объяснил, что зарплату получает в школе за то, что детские стулья и парты чинит, а за тонкие дела денег не берет, так как сам удовольствие имеет. А кто ж за удовольствие плату снимает. К удовольствию надо удовольствие прибавлять. Умножать, так сказать…

Наполненный Верочкой стакан выпил в один присест. Зачерпнул столовой ложкой из банки черной икры и закусил «Столичную». Крякнул, удовлетворенный, пообещал, что пописает на природе: мол, его в поездных туалетах укачивает. Сказал, да и отбыл на своих двоих хромых, отказавшись от казенного транспорта наотрез.

А потом Ивана Диогеновича кормили. Совсем немного мяса и красного вина для кроветворения. Настя сидела возле раненого и гладила Ивановы волосы. Запускала в них пальцы и расчесывала их, длинные, витые, удивляясь седым прядям и его раскосым глазам с синим светом из глубины.

Иван в этот момент думал о том, что чуть было не погиб за то, что он Вера. Случись сие до срока, что тогда? Все муки нечеловеческие, все страдания душевные, все, что случилось, стало бы напрасным? Является ли он частью Импровизации, или он воля Импровизации?.. Этот вопрос не давал ему покоя, а потому он повел головой, отстраняя Настину руку, и крикнул:

— Господин импресарио!

Жагин появился тотчас и заявил о своем удовлетворении таким скорым выздоровлением Ивана Диогеновича.

— Если вам что-то еще нужно…

— Вы говорили о выступлениях! — с горячностью произнес человек-ксилофон. — Я правильно помню? Вы даже предлагали целых три концерта?

— Так и было, — подтвердил импресарио.

— Мне нужен только один.

— Ко времени ли это сейчас? — засомневался Жагин и толстыми пальцами правой руки стал со всей силы сжимать мочку своего уха, дабы отвлечь боль от головы.

— Ничто великое не случается ко времени! — произнес Иван. — Как можно скорее нужно восстановить помещение.

— Может, в другой город переедем? — предложила Настя.

— Ни в коем случае!

— Постараемся подготовиться, — пообещал Жагин. — Губернатора привлечем. — И вышел из купе с нестерпимой болью на встречу со своим доктором.

— Очень большой человек! — проговорил вслед Иван.

— Я так счастлива, что с тобой все хорошо.

Она попыталась поцеловать его в губы, но тут Иван что-то вспомнил и закрутил головой, как кукольной:

— Где она?

— Кто? — не поняла Настя.

— Настя где?

— Я здесь…

— Дочь помощника начальника станции Вертигина. Настя Вертигина?

— Ах, эта девочка, — вспомнила Настя. — Так я ее отправила восвояси! Не до нее было… Может, все же в другой город?

Лицо Ивана Диогеновича пошло пятнами, и он, с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, заговорил со злобой:

— Да как ты посмела?! Без моего ведома! Кем ты себя возомнила!.. Убирайся отсюда вон! Слышишь, вон!!!

— Да что с тобой опять? — губы Насти задрожали.

— Я видеть тебя больше не могу! Твою унылую физиономию!

— Иван!.. — слезы лились по ее лицу водопадом.

— Вон! — я сказал. — И не показывайся мне на глаза!

Она чуть ли не вывалилась из его купе в надежные руки охраны. А Иван криком велел отыскать дочь помощника начальника станции немедленно. Девушку, собственно говоря, отыскали быстро, она стояла под фонарным столбом в голове московского состава.

Осмотрев Жагина, доктор признался честно:

— Не знаю, что с вами. Но ваша голова растет. Сейчас она уже девяносто два сантиметра в окружности. Это медицинский нонсенс.

— Инфекция? — предположил импресарио.

— Такой не знаю. От которой голова по двадцать сантиметров за сутки вырастает. Хорошо еще, что вы под двести кило, не так заметен диссонанс.

— Меня дятел клюнул в макушку.

— Дятел, хм… Вам нужно в больницу, к неврологу, пройти МРТ и посмотреть, что там, в вашей голове… Но в Коврове МРТ под вас нет. До ста двадцати килограмм только. Езжайте побыстрее в столицу!

— Болеутоляющее дадите?

Доктор посмотрел Жагину в глаза и выгреб из саквояжа все препараты по теме.

— Если что, завещайте свое тело науке, а именно мне. Или только голову! И я здесь ее ампутирую! Уж слишком вы огромный — тащить вас! Завещаете?

— Завещаю, — улыбнулся Жагин.

И доктор на прощание улыбнулся. Соскочил со ступеней вагона и был таков.

Не многие услышали странный тихий щелчок, а потому не обратили на звук никакого внимания. Между тем пуля, выпущенная с расстояния пятисот метров из винтовки КСВК 12,7 мм, пробила купейное окно Жагина и попала ему точно в лоб. Голова импресарио только дернулась. Пуля пробила кожу лба, но от черепа отскочила, как от брони, и закатилась под кровать. Андрей Васильевич и не понял бы, что в него стреляли, но аккуратная дырка в окне рассказала ему об этом.

Жагин хотел было броситься к охране, но вдруг осознал, что боль в голове прошла. А в тело вернулись сила и спокойствие. Он лишь задернул шторки на окне и, скинув пиджак, рухнул в постель.

— Завтра всё, — проговорил. — Всё завтра. — И уснул, как умер.

Они сняли комнаты в жилом секторе, почти в пригороде, в квартире у местного психиатра, однокурсника Якова Михайловича. Собрались однокашники к ночи. Жена однокурсника поставила на стол два десятка котлет, прямо в сковороде, и кастрюлю вареной картошки. Она и по годам была немолода, а по виду и вовсе старуха. Поставила еду и вышла вон.

— Так-то, Яша, — развел руками местный психиатр. — Молодость прошла.

Яков Михайлович выудил из дорожной сумки бутылку отличного коньяка, икры две банки и еще что-то мясное — пару банок, иностранные. Кожаный футляр с сигарами бросил небрежно.

— Ничего, Сеня, старая дружба не ржавеет. — Вытащил сигару, плюнул огрызком в угол и раскурил с помощью золотой плазменной зажигалки.

Однокурсник втянул носом дым и закашлялся:

— А дрянь, Яшка, эта твоя сигара!

Гость свинтил с бутылки крышку и разлил по стаканам:

— Попробуй это.

Выпили.

— Круто, — отметил Сеня. — И клопами не пахнет! Ха-ха, как будто он когда-то пах…

— Икру ешь.

— Ага… А можно Наташке баночку, а то злится. Оставим?

— Не вопрос.

— Надолго?

— Пара дней. Мог бы и в гостинице, но хотелось тебя повидать.

— Спасибо, Яша. Я тронут.