Теория описавшегося мальчика - Дмитрий Липскеров

— Спасем! — обещал Жагин. — Непременно спасем!

Губернатор в сопровождении охраны также выходил через сцену, но, обернувшись, показал Марине Весниной десять пальцев, что означало время прибытия его светлости к девушке на квартиру. Она кивнула, но почему-то опять вспомнила Николая Афонина, первого своего мужчину, и расчихалась на нервной почве.

Зритель постепенно рассосался, а посреди разгромленного зала в парадной форме, широко расставив ноги, стоял полковник Крутоверхов. У него имелся только один вопрос: что здесь произошло?

Машины «скорой помощи» народу не понадобились. Все отделались легкими травмами и решили обойтись домашними средствами. Для хохмы спрашивали у врачей только спиртику. Участникам сегодняшнего шоу не терпелось поскорее убраться восвояси и заинтриговать соседей до зависти, рассказывая, что происходило на сегодняшнем концерте.

И только человек-ксилофон был осторожно помещен в реанимационный автомобиль. Молодая фельдшерица попыталась воткнуть ему иглу с физраствором прямо в щель карельской березы, но Иван застонал от боли.

— Что вы делаете! — возмутилась Настя. — Разве вас не учили?!!

— Нет, — призналась медичка испуганно.

— У него что, рук нет?! — злилась Настя. — В вену! И кровь готовьте! И тоже в вену!

— В какую больницу везти? — поинтересовался водитель у импресарио в окошко.

— Не в больницу, — поправил Жагин. — На вокзал. К московскому составу.

— Понял, — ответил шофер и газанул для прогрева. — Если еще представление будет, можно билетик?

— Езжайте! Будет, — обещал импресарио и вновь почувствовал становящуюся уже привычной головную боль. Он набрал номер телефона и попросил давешнего врача прибыть на станцию незамедлительно.

Реанимобиль набрал скорость, а вслед ему, роняя на мерзлую землю слезы, махала рукой, словно сиротская девочка, губернаторша Карловна. Другой рукой она держалась за мужнин рукав и шептала:

— Святой Иваан!..

Здесь же стоял и вице-мэр. Провожал артиста, а сам думал о том, что надо объявить отстрел красноголовых дятлов. Не уследили, а их расплодилось, тварей, как волков. Еще представитель местной администрации подумал о том, что ситуацию все же выправил осветитель. Как доложили ему, глухой ветеран. Вице-мэр решил поощрить осветителя и подарить ему японский слуховой аппарат. Потом он потер голову в том месте, где клок волос был выдран.

Наконец все випы разъехались. За руководством и народ разошелся кто куда. Филармоническая площадь опустела, на ней захозяйничал холодный ветер, смешивая человеческие волосы с птичьими перьями и другим мусором, разнося все это по маленькому городу Коврову.

Из-за угла здания филармонии вышел человек в темном пальто. В руках человек держал футляр, похожий на скрипичный, в котором в разобранном виде хранилась винтовка КСВК 12,7 мм с оптическим прицелом.

Ивана привезли к московскому составу и осторожно погрузили в вагон, установив набок в столовой. Похоже, он находился без сознания, и это тревожило Жагина, а Настя то и дело выходила в туалет.

Врачи впрыскивали какие-то снадобья в капельницу и грустно кивали, отмеряя слабые удары пульса.

— Ну что там? — крикнул охране Жагин, выйдя из столовой. — Столяра привезли?

— Так точно, Андрей Васильевич! Уже заводим!

Столяр приближался к вагону медленно, так как был хром. Приблизившись, он продемонстрировал еще и глухую повязку на лице, доказав, что слеп на левый глаз.

— А левый глаз фанеркой заколочен, — пропел в сторону Жагин. — А правый глаз не видит ни фига!

— Антон Антоныч меня зовут, — отрекомендовался доставленный.

Столяра почти поднимали в вагон. Тем не менее слабенький старичок не дал вызволить из своей руки деревянный ящичек с инструментом.

— Сам, — отказывался. — Сам!

Его внесли и поставили на ноги. Проводили в столовую. Столяр сначала потерялся, увидев такое количество врачей, колдующих над Иваном, и заморгал единственным глазом.

— Здравствуйте! — произнес Антон Антоныч негромко.

Его никто не услышал, но сопровождавший столяра Жагин вежливо попросил врачей на выход, покурить пока. Медицина показалась недовольной таким решением, но конверты в карманах согревали кому-то душу, а тем, у кого деньги были засунуты в задний карман, — задницу.

— Работайте, Антон Антонович! — пригласил к больному Жагин.

— Можно? — удостоверился старичок и прихромал к человеку-ксилофону. Открыв деревянный ящичек и выудив оттуда огромную лупу, Антон Антоныч сначала бережно снял лейкопластырь, наложенный на порченое дерево, со сколов, сочащихся кровью. — Ишь ты, — рассматривал единственным глазом сквозь лупу раны. — Ишь, как попортили инструмент, паразиты! Такую вещь!

— Можно что-то сделать? — сквозь слезы вопрошала Настя. — Пожалуйста!

Старик неожиданно оказался с характером и велел ей идти отсюда с соплями своими. Настя еще больше зарыдала, но выскочила из столовой в свое купе, а оттуда опять в туалет.

Антон Антоныч выудил из ящичка продолговатую мензурку и отвинтил крышечку, сопровождая все действия словами.

— Клеёк! Сам делал клей этот. — Достал кисточку. — Клей из березы и сосны. Кой-чего еще в него внедрено лечебного, но это секрет мастера, то есть мой. А кисточка — из беличьей шубки. Сам подстрелил. Прям в глаз.

А она тебя в другой подстрелила, подумал Жагин и улыбнулся.

— Сейчас я этой кисточкой аккурат клеёк нанесу на порезы, — продолжал комментировать столяр. — Слой за слоем. Вот так… так… преотлично… и сюда…

Старик клал клей так точно, что ни единой капли не пролилось мимо. Ни одного подтека!

Профессионал, подумал Жагин уважительно.

Антон Антоныч вновь запустил руку в ящик с инструментом и на сей раз выискал коробочку, которую с осторожностью открыл и улыбнулся.

— А это что? — полюбопытствовал Жагин, глядя на желтоватый порошок, похожий на пудру.

— Знал, что понадобится! — улыбнулся столярных дел мастер. — Нашел я как-то, лет двадцать назад, на свалке ножку от кресла девятнадцатого века из карельской березы. Ну, ножка вся погорелая, порченая. Что с ней делать? Думал выбросить, а потом передумал и распилил на фрагменты. А после надфилем наточил крошки деревянной в коробочку — вдруг пригодится? Пригодилась…

Антон Антоныч брал щепотку деревянной пыли и посыпал поврежденное место аккуратно. А потом миниатюрным шпателем ровнял поверхность. И так у него здорово получалась эта работа, что Жагин почти забыл про головную боль, заглядевшись на манипуляции мастера. А тут и Иван Диогенович глаза открыл. Лицо человека-ксилофона порозовело, кожа подтянулась, и он поприветствовал присутствующих.

— Всё, господа! — завершил работу и свой параллельный комментарий столяр. — И всех делов! — И принялся складывать ящик. — Через час как новенький будет. Плоть дерева не человечья плоть, ей столь не навредишь! Самое страшное — огонь, а так поправим всегда!