Узница. 11 лет в холодном аду - Натали Швайгер

Я наконец-то смогла по-настоящему выплеснуть все свои чувства: свою ярость, обиду, страхи и пережитые унижения. Я кричала и плакала, бушевала и жаловалась, просила милостыню и ругалась, рвала на себе волосы, гордо вышагивала, словно моя махарани, или еле-еле ковыляла, как древняя старуха.

Театр был прекрасным выходом для эмоций, заметила я. Мне не нужно было всегда держать себя в руках и удерживать все в себе, наоборот, я могла действительно спокойно кое-что доводить до крайности. Великолепно!

Первая же театральная постановка, естественно, была о судьбе камалари. Мы сами вместе придумывали сюжет и затем записывали его: как торговец появляется на празднике Магхи, чтобы найти в деревне девочку и забрать ее с собой. Типичная сцена, когда он приходит к родителям и уговаривает их. Он обещает, что их дочь в большом городе научится чему-то полезному. Что она будет ходить в школу, у нее будут красивые платья и всегда достаточно еды. Он приносит им подарки, спиртные напитки и предлагает деньги за их дочь. Родители сомневаются, но в конце концов отец соглашается. Мать понимает, что у дочки нет выбора и она должна уйти вместе с торговцем. Затем у махарани ее избивают и эксплуатируют. Она вынуждена работать с утра до ночи, ей ничего не дают есть, она спит на голом полу в кухне.

Нам доставляло удовольствие придумывать образы действующих лиц и диалоги.

Мы сначала должны были исполнять все роли по очереди. Я играла почти всех: мать в отчаянии, пьяного отца, запуганную дочь. Мне очень нравилось переодеваться, менять голос и каждый раз двигаться по-другому. Остальные говорили, что у меня все очень хорошо получается и я убедительно перевоплощаюсь в другие образы.

Лишь злую махарани-маликни, как мы на непальском языке называем помещиц, прежде всего злых, я поначалу играть не хотела. Но затем эта роль стала моей любимой.

На протяжении всех пяти дней занятий в театральной труппе мы спали и ели в этой же гостинице. Было очень весело сидеть вечером на террасе или в комнате с другими девочками и разговаривать с ними. Они все были камалари, как и я, и приблизительно такого же возраста. Мы рассказывали друг другу о своей жизни у помещиков, о школе, о наших семьях. Я наслаждалась этим, потому что, кроме Чандры, у меня не было подруг моего возраста. Я заметила, как мне этого не хватало все эти годы — просто смеяться и общаться с другими.

Внизу, в маленькой комнате для гостей с неоновым светом и запыленными бутылками колы и виски на полках, круглосуточно работал телевизор, если, конечно, не отключали свет, что иногда случалось, особенно по вечерам. Во время еды мы смотрели новости или же индийские и непальские музыкальные видеофильмы. Мы комментировали рекламные видеоролики и смеялись над ними. Над толстым мужчиной, который рекламировал лапшу в пакетах. Над толстощекой девочкой-школьницей с косичками, которая всегда послушно пила свой апельсиновый сок, а также над влюбленной парочкой, которая, обнявшись, ехала по Катманду на мопеде, что для Непала было довольно смело. Это была прекрасная, веселая и беззаботная неделя.

В конце занятий я вместе с другими шестью участниками была отобрана для труппы уличного театра. Я очень этому обрадовалась. Размышления о том, справлюсь ли я со школой и будет ли у меня достаточно времени для учебы, я просто отбросила.

«Как-то уж получится, — подумала я. — Значит, буду учиться по ночам».

Я хотела продолжать играть в театре, потому что у нас образовалась такая приятная компания и мы прекрасно понимали друг друга. Поначалу другие девочки все еще относились ко мне с недоверием, считая, что я не такая, как они, потому что носила футболку и ела ложкой, а не руками. Однако когда я рассказала им, как я жила в Катманду одиннадцать лет и где работала, они поняли, почему я такая.

С этой труппой, пятью девочками и двумя мальчиками, с просветительским спектаклем о камалари мы побывали во многих деревнях. Мы играли посреди хижин для крестьян — для мужчин, но прежде всего для женщин. Ведь только так можно было достучаться до них.

Уличный театр очень распространен в Непале. В деревне нет особых развлечений, поэтому выступление театра является знаменательным событием. Когда приезжает труппа, играет музыка и танцуют люди, зрители сбегаются отовсюду, чтобы посмотреть, что происходит.

В начале нашего представления мы погромче включали музыку, записанную на кассетный магнитофон, чтобы привлечь людей. Затем демонстрировали пару танцев, но и само театральное действие прерывалось танцами, чтобы люди не скучали, а также для того, чтобы мы успевали переодеться. Костюмы, аксессуары, диалоги — все придумывали сами.

Только одна сотрудница социальной службы помогала нам. Каждое наше выступление она заканчивала страстным призывом покончить с системой камалари и не отдавать своих дочерей в чужие семьи за нищенскую подачку. Мы скандировали: «Девочкам нужно образование, а не рабство!» — и высоко поднимали наш самодельный плакат: «Остановите систему камалари!»

По лицам людей мы видели, что они начинали задумываться, как им относиться к нашему спектаклю. Это было хорошее начало. Может быть, пара матерей на следующий праздник Магхи примут решение не отдавать своих дочерей в услужение.

Исполняя роли в театре, я заметила, в чем именно заключается мое призвание: бороться за что-то и заступаться за кого-то. Например, однажды мы услышали об одной девочке, которую хотели продать в Индию. Я за одну ночь написала пьесу на тему торговли девочками и собрала всех остальных участников театра. На следующее утро мы поехали в деревню, где жила девочка, чтобы выступить там. Деревня лежала далеко на равнине почти у самой индийской границы. Поездка на джипе длилась два часа. Но мы пошли на это, надеясь помочь девочке.

Люди в деревне с любопытством рассматривали нас, потому что к ним вообще редко приезжали чужие, не говоря уже о театральной труппе. Прибыв на место, мы стали готовиться к выступлению. На хижине для деревенских собраний на главной площади мы развесили наши самодельные плакаты и сделали занавес из цветной материи, за которым могли бы переодеваться. Затем включили музыку.

«Моя боль так сильна, потому что ты не отвечаешь на мою любовь», — пела женщина жалобным, почти плачущим голосом на непальском языке. Жители деревни останавливались и выходили из домов, чтобы посмотреть, откуда раздается музыка. Все больше и больше людей собиралось перед нашей импровизированной сценой. Старые беззубые мужчины, молодые женщины с полуголыми грудными детьми на руках, пожилые женщины в национальной одежде тхару, крестьяне, пришедшие прямо с поля, и целая куча детей.

Мы объявили, что сейчас сыграем для них пьесу, и пригласили садиться. Итак, они расселись вокруг нас широким кругом. Несколько маленьких детей ничего не боялись, они бегали посреди площади и танцевали под музыку. Это было хорошо, потому что взрослые смеялись, — таким образом лед отчуждения был быстро сломан.

Мы исполнили пару традиционных танцев тхару, для того чтобы поддержать приятное настроение. Все больше и больше пожилых и молодых людей выходили из своих домов и устремлялись на деревенскую площадь, привлеченные музыкой и видом растущей толпы людей. Женщины подсаживались друг к другу, мужчины в основном стояли позади. Мы даже не ожидали такого успеха. Однако это окрылило нас, и мы стали играть с полной отдачей.