Тайна пропавших картин - Ольга Солнцева

Точно!!! Вот надо о чем думать! Кто (?!!!) сделал это? И зачем?

…В дверях музея я нос к носу столкнулась с Прыгуновым. (Ух, и неприятный же тип!)

– Здрасте! – сказала я и на всякий случай одарила его очаровательной улыбкой. Но, судя по его реакции, он вообще представления не имел, что есть такой вид коммуникации между людьми. Следователь не то, что не улыбнулся мне в ответ, он даже не поздоровался. А тут же в лоб спросил:

– Где вас черти носят?

С такими, как этот товарищ, поведёшься, от хмурости умрёшь! Улыбка слетела с моего лица, как птичка. А в голосе появился открытый, нескрываемый сарказм:

– Вообще-то я работаю… Я отскакивала за бумагами… Вот, – и я ткнула пальцем в закрытую сумку.

– За бумагами, – недовольно пробурчал он. – Зайдите-ка через пяток минут в кабинет директора. У меня к вам есть разговор… А я пока – покурить…

Хотя я проворчала, отойдя от него, что-то типа «Командуют тут всякие», меня словно током пробило. Я почувствовала, что начинаю вся дрожать, и совладать с этой дрожью не в состоянии. Зачем я ему нужна? А если он (или кто-то еще) видел, как я из музейного окна сиганула? Вслед за картиной… Да нет, быть такого не может! Там же кусты…

В коридоре я снова столкнулась с Романом. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но моя реакция была опять очень категоричной.

– Не сейчас! – гаркнула я.

И бедный Ромэо растерянно заморгал ресницами.

Я помчалась в кабинет директора, надеясь, что Рисыч меня просветит, зачем моя персона понадобилась следователю. Все же Тимофей Борисович – свой, и легче узнать плохую новость от него, чем от этого строгого дяденьки.

Рисыч пока был у себя. То есть в своем директорском кабинете.

И, кажется, он был также вне себя.

– Арсения! Где тебя носит? – заорал он, как только меня увидел. – Этот Бегунов…

– Прыгунов, – быстро вклинилась я, поправив начальника.

– Чего?… Какая разница! Он, как только заявился, опять потребовал всех собрать. А Вашего Величества на месте не оказалось! Где ты была?!

– Да я о бумагах вспомнила, Тимофей Борисыч, – начала тихо оправдываться я, давая возможность начальству выкричаться и самоутвердиться. Главное, показать, что ты очень-очень виноватая и сожалеешь о случившемся.

– Ты не могла о них вспомнить, когда бегала утюг выключать? – язвительно поинтересовался он. Но тут же оттаял: – Ладно. Ты только больше никуда не исчезай. А то ведь все шишки всегда на начальство падают.

– Хорошо, Тимофей Борисыч, не буду…

93

Я снова направилась в наш служебный «кабинет», чтобы оставить там сумку. Зашла. В комнате никого не было. Я огляделась по сторонам, взглянула на пол, на подоконник в поисках «улик», которые случайно – в спешке – могла где-нибудь оставить. Вроде все чисто.

Вдруг дверь резко распахнулась, и я увидела Прыгунова. Или Бегунова?.. Уже сама запуталась с этой «лошадиной фамилией»!

– Арсения Васильевна! Зайдите в мой кабинет на минуточку! – тоном, не подразумевающим отказа, произнес он. И тут же исчез.

– Ни тебе «здрасте», ни тебе «пожалуйста», – буркнула я себе под нос и потопала в кабинет Рисыча. Этот Прыгунов уже называет его своим!

В коридоре стояло еще одно знакомое лицо: помощник Митяев. Я так понимаю, что цель его была следить, чтобы дороги работников музея не пересекались. В отличие от своего невоспитанного начальника, Митяев вежливо кивнул.

Я прошла в кабинет Плохих. Хотя я хорохорилась перед самой собой, мне было страшно: внутри всё дрожало. А что, если всё-таки кто-то меня заметил выпрыгивающей из окна и сообщил об этом товарищу следователю?

В любимом кресле нашего Рисыча восседал Бегунов-Прыгунов. Он пронзил меня взглядом, который сообщал каждому и всякому: «Мне всё про тебя известно!»

Я закрыла за собой дверь и без приглашения присела на стул подальше от него. Сердце мое в это время выстукивало такую дробь, что я боялась быть услышанной.

– Далековато! – скривил он рот. – Садитесь-ка лучше поближе. Я вам собираюсь кое-что показать.

Я подавила вздох и послушно пересела.

На столе перед Прыгуновым лежали перевернутые картинкой вниз фотографии. Он протянул мне одну из них. Тем же макаром, каким она лежала на столе, то есть картинкой вниз. И тут у меня началось такое сердцебиение, что любой бы врач срочно, на скорой помощи, отправил меня в больницу. Мысли в голове панически обгоняли одна другую. Что там? Я?! Сфотографирована в тот момент, когда выбрасываю картину из окна? Или когда сама, вслед за ней, выбираюсь из музея, как жулик?

– Ну, что же вы медлите? – раздраженно спросил Прыгунов. – Переворачивайте же! И смотрите внимательно: знаете ли вы этого человека? – задал он вопрос.

Я тут же поняла, что там не я. Сердце медленно, но уверенно, начало замедлять свой бег. Но только на мгновение. До той секунды, когда я перевернула фотографию. Тут же оно вновь забарабанило так, как будто хотело выбраться наружу. А я вздрогнула.

Хотя человек там и стоял боком, но …как могла я не узнать эти темные прямые закрывающие уши волосы, этот прямой нос и умопомрачительный профиль? Да, это был Глеб! Мой милый, дорогой, как память, Глеб!

Но что-то странное было в этой фотографии. Где это он?

…О нет! Не может быть! Ведь это один из залов нашего музея! А что делает Глеб? Он стоит, повернувшись боком, и тянет руки к картине «Девушка, сидящая у окна». Зачем? Ничего не понимаю! Я взглянула на молчавшего Прыгунова. Конечно, что он еще мог делать? Сидел и смотрел на мою реакцию!

– Вы узнали этого человека? – быстро спросил он.

– Нет! – так же быстро выпалила я.

– А мне показалось…

– Вам показалось!

– …Вы вздрогнули, когда увидели этого человека, – закончил свою мысль Прыгунов.

– Я вздрогнула, когда увидела, что этот человек пытается снять со стены картину! Это просто безобразие! Вы нашли его?

Я испытующе посмотрела на Прыгунова. Больше всего на свете я сейчас боялась, что он ответит: «Да, нашли! И уже арестовали!»

На лице у следователя в три секунды отразился целый букет эмоций: удивление от моей наглости, недоверие, сомнение…

– А как вам удалось сделать снимок? – задала я вопрос, который меня очень волновал.

– Вообще-то у вас в музее есть скрытые камеры!

Мои глаза полезли на лоб. А я и не знала! Вот могла бы попасться, если бы бегала из служебной комнаты в архив с картинами! Да, действительно, что ни делается, все – к лучшему! (Это я о моих сегодняшних утренних приключениях).

– Ну, что же, не смею вас больше задерживать, Арсения Васильевна! – холодно произнес Бегунов. – Напоминаю о том, что если вы что-то вспомните, тут же мне звоните. А пока из города никуда не уезжайте.