Скрюченный домишко - Агата Кристи

– Мое личное мнение значит столько же, сколько и твое.

– Это все так, но у тебя больше опыта.

– Скажу тебе честно – не знаю.

– А могут они быть виновны?

– Безусловно.

– Но ты в этом не уверен?

Отец пожал плечами:

– Как можно быть уверенным?

– Папа, не уходи от ответа. В других случаях у тебя бывалауверенность, разве нет? Даже твердая уверенность – никаких сомнений.

– Иногда бывало. Не всегда.

– Видит бог, как бы мне хотелось, чтобы она была у тебясейчас.

– Мне бы тоже хотелось.

Мы оба замолчали. Перед моим мысленным взором возникли двапризрака, выскользнувшие из сумеречного сада. Одинокие, затравленные, запуганные.Запуганные с самого начала. А не было ли это свидетельством нечистой совести?

Но тут же я сказал себе, что это еще ни о чем не говорит.Оба они, и Бренда и Лоуренс, боялись жизни – у них не было уверенности в себе,в своей способности избежать опасности и поражения: они хорошо понимали, что повсем общепринятым нормам незаконная любовь, когда замешано убийство, непременнонавлечет на них подозрение.

Отец снова заговорил, на сей раз серьезно и по-доброму:

– Ну хорошо, Чарльз, давай посмотрим правде в глаза. У тебяв голове засела идея, что истинный преступник – один из Леонидисов, не так ли?

– Не совсем. Я задаю себе…

– На самом деле ты так думаешь. Ты можешь и ошибаться, нодумаешь ты именно так.

– Вероятно, да.

– Почему?

– Потому что… – Я задумался, пытаясь четко представить себе,что я хотел сказать, собраться с мыслями. – Потому что… – Наконец я нашелточные слова: – Потому что они сами так думают.

– Сами так думают? Это любопытно. Очень даже любопытно. Тыхочешь сказать, что они все подозревают друг друга? Или же знают, кто именноэто сделал?

– Не знаю точно. Все это очень туманно и путано. Думаю, чтоони стараются закрыть глаза и не видеть того, что им ясно.

Отец понимающе кивнул.

– Кроме Роджера, – сказал я. – Роджер искренне верит, чтоэто сделала Бренда, и так же искренне хочет, чтобы ее повесили. Когда ты сРоджером, все кажется так… так легко, оттого что он простой, определенный и унего нет задних мыслей. Остальные же чувствуют себя виноватыми, им все времянеловко, они просят меня позаботиться о том, чтобы у Бренды были самые лучшиеадвокаты – чтобы ей дали шанс. Почему?

– Потому что в глубине души они не верят, что она виновата…Да, здравая мысль, – ответил отец, а затем тихо спросил: – Кто мог это сделать?Ты со всеми разговаривал? Кто главный кандидат?

– Не знаю. И это меня сводит с ума. Никто не подходит подтвою схему убийцы, и тем не менее я чувствую… все время чувствую, что один изних убийца.

– София?

– Господь с тобой!

– В глубине сознания ты не исключаешь такую возможность.Нет, Чарльз, ты не отрицай. Ты просто не хочешь себе признаться. А какостальные? Например, Филип?

– Очень уж фантастическим должен быть в этом случае мотив.

– Мотивы бывают самыми фантастическими – или же до абсурдапростыми. Какой же у него мог быть мотив?

– Он жестоко ревновал Роджера к отцу, ревновал всю жизнь.То, что отец отдавал предпочтение Роджеру, буквально сводило его с ума. Роджербыл накануне краха, и об этом прослышал старик. Он пообещал снова поставитьРоджера на ноги. Вполне возможно, что это стало известно Филипу. И если старикв тот вечер отдает концы, Роджер не получает никакой помощи. Но все это чушь,конечно…

– Не скажи. Такое не очень часто, но случается. Деложитейское. Ну, а Магда?

– Она довольно инфантильна, у нее неадекватные реакции наокружающее. И я бы никогда не подумал о том, что она может быть причастна кчему бы то ни было, не будь этой неожиданной идеи отправить Жозефину вШвейцарию. Меня не покидает чувство, что Магда опасалась, что Жозефина что-тознает и может сболтнуть…

– И тут Жозефину кокнули по голове…

– Но не могла же это сделать ее мать!

– Почему нет?

– Папа, что ты говоришь? Не может мать…

– Ты меня удивляешь, Чарльз. Ты что, никогда не читалполицейских хроник? Там постоянно фигурируют матери, невзлюбившие кого-то изсвоих детей. Обычно только одного. И это не мешает ей быть привязанной костальным детям. Нередко на это есть свои причины. И обычно кроются они впрошлом, но не всегда их легко установить. Но коли уж существует такаянеприязнь, она необъяснима и, как правило, очень сильна.

– Она называла Жозефину найденышем, – сказал я, неохотносогласившись с ним.

– Это обижало девочку?

– Не уверен.

– Кто еще там остается? Роджер?

– Роджер не убивал отца. За это я ручаюсь.

– Исключим Роджера. Его жена… Как ее зовут? Клеменси?

– Да. Если она и убила старого Леонидиса, то тут причинавесьма необычна.

Я рассказал о своем разговоре с Клеменси, о том, что еестрастное желание увезти Роджера подальше от Лондона могло, как мне кажется,заставить ее хладнокровно дать яд старику. Она уговорила Роджера уехать, ничегоне сказав отцу. Но старик об этом узнал. Он намеревался оказать поддержку фирмересторанных услуг. Все надежды и планы Клеменси рушились. Она до отчаяния любитРоджера – вот уж воистину, не сотвори себе кумира.

– Ты повторяешь то, что сказала Эдит де Хевиленд.

– Да. Сама Эдит де Хевиленд – еще один персонаж, который, помоему убеждению, мог это сделать. Но только не знаю для чего. Будь у неепричина, которую она сочла бы достаточно весомой, я верю, что она способна былабы расправиться без суда. Она такой человек.

– Она ведь тоже беспокоилась о том, чтобы у Бренды быликомпетентные адвокаты?

– Да. Я полагаю, это вопрос совести. Ни минуты несомневаюсь, что, если бы она это сделала, она не стала бы перекладывать на нихсвою вину.

– Скорее всего, нет. Но могла ли она пришибить Жозефину?

– Нет, – сказал я, подумав. – В это я не могу поверить.Что-то такое, кстати, мне говорила Жозефина… Крутится в голове, но не могувспомнить. Выскользнуло из памяти. У меня отчетливое ощущение, что что-то счем-то не совпадало… Только бы вспомнить…