Скрюченный домишко - Агата Кристи

Я подумал, что все это выглядит довольно странно – явнаянеприязнь, которую вся семья питала к Бренде, и в то же время мелочная забота отом, чтобы она была во всеоружии, когда дело дойдет до защиты.

Эдит де Хевиленд продолжала:

– Сколько это продлится? Сколько времени займет всяпроцедура?

Я сказал, что точно не знаю. Им предъявят обвинение вполицейском суде, а потом начнется следствие.

– Считайте, три-четыре месяца, а если вынесут обвинительныйприговор, тогда еще дадут время для обжалования.

– А вы думаете, будет вынесен обвинительный приговор?

– Не знаю. Не знаю точно, насколько серьезные улики в рукаху полиции. У них имеются письма.

– Любовные письма… Значит, все-таки они были любовниками?

– Они были влюблены друг в друга.

Она еще больше помрачнела.

– Мне все это так тяжело, Чарльз. Мне не симпатична Бренда.Прежде я ее очень не любила. Отзывалась о ней достаточно резко. А теперь…теперь я хотела бы, чтобы она получила возможность защитить себя, чтобы онаиспользовала все имеющиеся у нее шансы. И Аристид бы этого хотел. Я чувствую,мне самой придется проследить, чтобы с Брендой поступили по справедливости.

– А с Лоуренсом?

– Ах да, Лоуренс! – Она раздраженно пожала плечами. –Мужчины должны сами о себе заботиться. Но Аристид никогда бы нас не простил,если бы… – Она не закончила фразы. Затем сказала: – Время второго завтрака.Пойдемте.

Я объяснил ей, что еду в Лондон.

– На своей машине?

– Да.

– Хм. А не возьмете ли меня с собой? Насколько я понимаю,разрешено спустить нас с поводка.

– Конечно, я вас возьму, но мне кажется, Магда и Софиясобираются в город после ленча. С ними вам будет удобнее, чем в моейдвухместной машине.

– Мне не хочется с ними. Возьмите меня с собой и ничегоникому не говорите.

Я был удивлен, но, конечно, выполнил ее просьбу. Мы почти неразговаривали по пути. Я спросил, куда ее отвезти.

– Харли-стрит.[11]

Предчувствие закралось мне в сердце, но я не хотел задаватьей вопросов. Она сказала:

– Нет. Слишком рано. Высадите меня у «Дебнемз».[12] Я тампозавтракаю и отправлюсь на Харли-стрит.

– Я надеюсь… – начал я и остановился.

– Поэтому я и не хотела ехать с Магдой. Она все такдраматизирует, всегда много лишнего шума.

– Мне очень жаль, – сказал я.

– Не жалейте меня. Я прожила хорошую жизнь. Очень хорошую. –Она неожиданно улыбнулась: – И пока она еще не кончилась.

Уже несколько дней я не видел отца. Когда наконец я заглянулк нему, он был занят чем-то не имеющим отношения к Леонидисам. Я пошел искатьТавернера.

Старший инспектор наслаждался коротким досугом и охотносогласился пропустить со мной стаканчик. Я поздравил его с успешным завершениемрасследования. Он принял поздравление, но вид у него при этом был далеко неликующий.

– Я рад, что все уже позади, – сказал он. – Наконец делозаведено. Этого никто не станет оспаривать.

– Вы уверены, что добьетесь осуждения?

– Невозможно сказать заранее. Доказательства толькокосвенные, как почти всегда в случаях с убийствами. Очень многое будет зависетьот впечатления, которое эта пара произведет на присяжных.

– Что дают письма?

– На первый взгляд письма убийственные. Намеки на ихсовместную жизнь после смерти супруга. Фразы вроде: «Долго это не протянется».Попомните мои слова, защита все повернет по-своему – муж был настолько стар,что они, естественно, могли ожидать, что он скоро умрет. Прямых указаний наотравление нет – черным по белому нигде не написано, – но есть какие-топассажи, которые при желании можно истолковать как подтверждение. Все зависитот того, кто будет судья. Если старик Карбери, их дело швах. Он большой ригористпо части нарушений супружеской верности. Защищать, мне кажется, будет Иглз илиже Хамфри Кер. Хамфри просто великолепен для таких дел, но он любит дляподкрепления своих доводов опереться на блестящий послужной список иличто-нибудь в таком же роде. Боюсь, что отказ от службы в армии по этическиммотивам помешает ему развернуться. Вопрос сводится к тому, сумеют ли онипонравиться присяжным. А кто может поручиться за присяжных? Сами знаете,Чарльз, эти двое не вызывают особой симпатии. Она – красивая женщина, вышлазамуж за глубокого старика ради денег, а Браун – неврастеник, отказавшийсяслужить в армии по религиозно-этическим мотивам. Преступление банальное – оно втакой степени отвечает общепринятому стандарту, что даже и не верится, что онина него пошли. Могут, конечно, решить, что сделал это он, а она ничего незнала, или наоборот, что сделала она, а ничего не знал он. А могут вынестирешение, что они сделали это вдвоем.

– А сами вы что думаете? – спросил я.

Он поглядел на меня без всякого выражения:

– Ничего не думаю. Я раскопал факты, факты отправлены кпомощнику прокурора, и там пришли к выводу, что можно открыть дело. Вот и все.Я исполнил свой долг и умываю руки. Теперь вы в курсе, Чарльз.

Я, однако, был неудовлетворен – я видел лишь то, чтоТавернера что-то мучает.

Только через три дня мне удалось поговорить по душам сотцом. О деле сам он ни разу не упоминал в разговорах со мной. Между намивозникло какое-то отчуждение, и мне казалось, я знаю причину. Теперь я задалсяцелью во что бы то ни стало сломать вставшую между нами преграду.

– Давай поговорим начистоту, – сказал я. – Тавернер неуверен, что это сделали они. И ты тоже не уверен.

Отец покачал головой и повторил то же, что и Тавернер:

– Больше от нас ничего не зависит. Поскольку заведено дело,окончательный ответ надо искать исходя из него. А не высказывать сомнения.

– Но ни ты, ни Тавернер ведь не думаете, что они виновны?

– Это пусть решают присяжные.

Я взмолился:

– Ради всех святых, не затыкай мне рот профессиональнымитерминами. Вы-то с Тавернером что думаете об этом?