Письма, телеграммы, надписи 1889-1906 - Максим Горький

из жандармов — славный парень, а жена его — представьте-ка! — в некоем роде воспитанница моя, — я водился с ней, когда она была девочкой лет 4–7. Теперь — поразительно красива, умница, добрая и очень тяготится дрянной службой мужа.

Дорогой и любимый мой, будьте добры, отнеситесь серьезно к тому, что писал я Вам о Марксе и «Знании». Поверьте, что все это отнюдь не фантазии мои, а солидное дело. Осуществить его легко, если немец не связал Вас договором по рукам и ногам. Согласитесь: зачем Вам обогащать его? Вы на большие деньги могли бы затеять какое-нибудь большое, хорошее дело, от которого сотням и тысячам будет польза, а не одному этому михрютке жадному. Жду ответа. А относительно договора — рекомендую показать его Пятницкому, а не адвокату.

Ольге Леонардовне — целую милые ее лапы и желаю счастья, множество счастья! равно и Вам. Жена просит кланяться. Меня гонят в Швейцарию. Крепко жму Вашу руку, чудесный Вы человек. Пишите на жену.

А. Пешков

Средины просят поклониться Вам.

153

Л. H. ТОЛСТОМУ

13 [25] июля 1901, Н.-Новгород.

От нижегородцев.

Лев Николаевич!

Обрадованные благополучным исходом болезни твоей, шлем тебе, великий человек, горячие пожелания еще много лет здравствовать ради торжества правды на земле и так же неутомимо обличать ложь, лицемерие и злобу могучим словом твоим.

154

А. П. ЧЕХОВУ

Между 27 июля и 1 августа [9 и 14 августа] 1901, Н.-Новгород.

Славный мой Антон Павлович — 75 т. найдем, это ерунда, было бы у Вас желание не дать немцу грабить Вас. А грабит он — омерзительно. Я уже написал директору-распорядителю «Знания» Пятницкому, чтоб он действовал в смысле добывания денег. Думаю, что лично Вам не придется иметь с Марксом дела по уничтожению условия, — Вы просто выдадите Пятницкому доверенность, а он возвратит Вам условие Маркса, и тогда Вы снова будете полным хозяином крови и плоти Вашей.

С каким бы я наслаждением оторвал пустую башку Сергеенко, втянувшего Вас в эту историю! А также нашлепал бы и Маркса по лысине.

Антон Павлович, не найдете ли Вы возможным послать Константину Петровичу Пятницкому — Невский, 92, контора книгоиздательства «Знание» — копию Вашего условия с Марксом? Или не хотите ли, чтоб Пятницкий и я приехали к Вам? Если последнее Вам улыбается — телеграфируйте мне и ему или только мне, — приедем.

Немедленно по получении Вашей телеграммы подам министру прошение об отпуске и тотчас же еду к Вам.

Ольге Леонардовне — лобызаю лапы, а жена ее целует, Вам же крепко жмет руку.

Мы здесь живем в тучах дыма, в густых, тяжелых тучах, которые украли у нас солнце, воздух, дали — всё! Но чувствуем себя превосходно, хотя кашляем сколько угодно.

Обнимаю Вас, жду ответа.

Ваш Максимыч

155

В. Г. КОРОЛЕНКО

Лето 1901, Н.-Новгород.

Многоуважаемый

Владимир Галактионович!

Не будете ли Вы добры помочь Антону Феликсовичу Войткевичу в приискании какой-либо работы? Он служил у нас в земстве заведующим дорожным отделом, но весною был арестован и после трех месяцев тюрьмы потерял право жительства в Нижнем. Человек очень трудоспособный и хороший.

Кланяюсь Вам и семейству Вашему.

А. Пешков

156

В. А. ПОССЕ

После 10 [23] августа 1901, Н.-Новгород.

Дорогой друг!

Я несколько раз начинал отвечать тебе на твои письма, но — не мог и решил совсем не отвечать. Лишь один пункт твоего письма необходимо требует ответа.

Ты пишешь: «Ты, может быть, дружен с воображаемым мной, а не с действительным». Я дружен — и люблю в тебе живую, пылкую душу, я дружен с человеком, который способен увлекаться и увлекать; чуткий, нежный, немножко разбитый — он великолепно улавливает живые звуки грядущей, новой жизни и горячо умеет передать их людям. Люблю в тебе бойца, организатора, умницу и думаю, что все эти качества я осязал в тебе. Тем обиднее и нелепее было мне слышать твой возглас: «Без религии нельзя жить!» Без какой? Вот Струве и Бердяев и иже с ними пытаются создать религию. Жалкие люди! Они унюхали, что в жизни, в действительной жизни — в сердцах людей — родился практический идеализм, идеализм здоровых существ, почувствовавших себя людьми в истинном смысле слова, и вот, чтоб не отстать от жизни, П. Б. Струве подводит под готовое здание мещански прекраснодушный фундамент, в виде идеализма, занятого у Фихте. На кой чорт мне этот кисло-сладкий киселек, когда я могу самого Фихте снабдить идеализмом, сидящим в крови моей, в мозгу, в душе? Я не знаю Фихте, чорт бы его драл, но я никуда назад не хочу идти, ни даже к Платону! Я хочу, чтобы мое настроение было моей философией, т. е. тем руководящим, что они хотят назвать религией. Жизнь мне нравится, жить я люблю, я чувствую удовольствие жить — понимаешь? Объясни мне это, и — вот появится новая философия, и не нужен Фихте. На кой чорт тебе какая-то религия, если ты не чувствуешь себя в силе создать свою? И как можешь ты принять что-то чужое, раз ты сам — и бог, и Кант, и источник всякой мудрости и пакости?

Существует только человек, все же прочее есть мнение. Ты говоришь, что «сознательное существо — недоразумение природы». Пускай, но оно существует, стало быть, оно есть реальный факт, и — только оно сознает, стало быть, оно вольно творить себе жизнь по желанию своему, бога же по образу и подобию своему создал человек? И жизнь создаст, как пожелает. Что ты скис — не удивляюсь. Я бы, может быть, удавился, покинув Россию. А утрату «Жизни» я пережил молча и все сожаления гордо отвергал. И ежели у меня умрет сын, — что люблю всего больше, — тоже буду молчать и тоже пошлю ко всем чертям всех сожалеющих. Нет, я не хочу доставлять удовольствия мещанам, а сожаление есть их удовольствие.

Ты читаешь и, м. б., сердишься: «Он меня учит!» Я тебя уговариваю только. Ты мне дорог, ибо ты в глазах моих — величина, нужный жизни человек, ты — огонь и многое не только осветить и согреть, но — сжечь можешь. Тебя ударили — ты ослаб, а должен бы был рассердиться, ибо последнее больше идет к тебе и ценнее. Мне твое письмо — как нож было, я не ожидал, что ты так взвоешь от