Здесь и сейчас - Лидия Ульянова

На этом, кажется, подходящие темы для разговора были исчерпаны. Мы в молчании пили кофе, доктор прилежно скреб ложкой по тарелке с тортом.

– Очень вкусный торт, – с преувеличенным энтузиазмом нарушил он тишину.

– Спасибо, но тут тоже нет моих заслуг. Этот шедевр изготовили в соседней булочной.

Молчание становилось тягостным, и пришлось брать инициативу на себя. Недаром же я сегодня тренировалась в роли затейника. Я разразилась речью о детях, рассказала парочку веселых историй из сегодняшнего празднования, привела несколько смешных высказываний и, честное слово, заслужила главный приз за этот конкурс – доктор слушал с неподдельным интересом.

– Вы чудесно выглядите, фрау Таня, – не к месту заявил он, ставя на блюдце чашку. – Скажите…

Но задать вопрос он не успел, послушная Агнет прибежала, готовая ехать домой. Она обхватила папу руками за шею, потерлась щекой о плечо, и вдруг серые глаза ее округлились:

– Папа-а, ты что-о ел то-орт? – в изумлении протянула она. И пояснила специально для меня. – Папа никогда не ест тортов, он терпеть не может сладкое.

Папа, почему-то покрасневший как рак, поспешил увести домой болтливое сокровище.

А я весь вечер мучилась вопросом: что он хотел у меня спросить, но не успел? Только перед сном, лежа в кровати, я вспомнила, что так и не рассказала доктору о своих успехах в русском.

После отъезда мамы с папой мне разрешили переехать в их спальню, и это странным образом примирило нас с Надеждой. Не приходилось больше, вечно подстраиваясь друг под дружку, ютиться на десяти квадратных метрах. То ли мы скучали, не видя перед собой постоянного собственного отражения, то ли просто повзрослели и, обзаведясь какой-никакой личной жизнью, нуждались в собеседнике для ее обсуждения.

Любомир выписался из больницы, но чувствовал себя плохо. Рука срослась неровно, болела, о тренировках пока не было и речи. Полдня Любик проводил в поликлинике на процедурах, оставшееся время бесцельно слонялся во дворе, играл с мужиками в домино, отмечая очередную «рыбу» пивом. Кира вздыхала, ворчала и даже лупила его полотенцем. Но что толку? Мы все прекрасно понимали, что для брата травма может означать если не конец спортивной карьеры, то большие ее осложнения.

Мама при первой же возможности звонила, узнавала, как наши дела, дистанционно руководила. Мы послушно соглашались – все равно проверить не было никакой возможности. Но звонить было дорого, поэтому чаще мама с папой писали нам письма. Папа описывал египетскую природу и особенности быта, мама больше нажимала на рассказы о гастрономии, местных магазинах и ценах. Мы в ответ бодро рапортовали, что у нас все отлично.

Я исправно трудилась, намывая километры кафедральных полов и разливая по пробиркам и чашкам Петри сотни литров сред. Полученные за труды копейки тут же несла репетиторам, оплачивая их непомерные усилия по подготовке меня в институт. На себя денег не оставалось, даже на редкие театральные билеты подкидывала Кира. Спасибо Уолтеру, который держал слово и помогал в силу умения и разумения. Он регулярно присылал посылки, в которых традиционно обнаруживались банка растворимого кофе, арахисовое масло, макароны, сухая колбаса, консервированная ветчина и печенье. Это давало нам возможность попировать, быстренько съедая вкусности за два вечера. Еще в посылках всегда лежали обувь моего размера, по одной блузке и юбке, капроновые колготки, трусики-недельки и немного косметики вперемешку с расческами и заколками для волос. Я видела истинный героизм уже в том, что ради меня он захаживает в отделы женского конфекциона. Прямо скажем, не все из этого я могла надеть – фасоны иногда попадались более чем странные, но были и просто замечательные вещи, каких не купишь ни у одного спекулянта. На каждом ярлыке была приклеена маленькая бумажка с ценой, под которой еще одна, а под ней еще. Надька объяснила, что это уменьшающиеся цены с распродаж, намекнув, что жених-то жмот, но я все равно радовалась и каждый раз по-честному делилась с сестрой.

В отличие от меня, Надькины финансовые дела шли очень хорошо, у нее завелись деньги, и мы все вчетвером частенько шиковали за ее счет. Я даже задумывалась периодически: а стоит ли вообще получать образование, если можно, как Надежда, в свое удовольствие работать и получать оценку, адекватную затраченным усилиям. Только, в отличие от сестры, я была начисто лишена художественных способностей.

А еще в отличие от меня, успевавшей между работой и домом лишь забежать в магазин, Надежде удавалось совмещать работу с миллионом разных дел. Она работала в своей художественной мастерской, потом трудилась сверхурочно, стремясь набить руку, умудрялась знакомиться с молодыми людьми, бегать в кино и на дискотеку, встречаться с коллегами.

– Вер, пойдешь со мной в субботу в компанию? – предложила Надя однажды вечером. Она разговаривала и одновременно рисовала на альбомном листе сидящую на ветке птичку – эскиз ювелирного изделия. – Пошли, будет интересно. Там у одного чувака такая штука есть, видеомагнитофон. Не слышала? Такая большая коробка, которая любые фильмы показывает. Он обещал кино показать. Ты бы попросила своего Вовика, чтобы он тебе видеомагнитофон прислал.

Уолтер у нас по-домашнему назывался Вовиком.

– Слушай, ты меня для этого с собой зовешь? Чтобы я посмотрела, а потом попросила? Так вот, я ничего просить не буду и с тобой никуда не пойду. Ты что, не понимаешь, что это может быть очень дорого?

– Да что ты сразу кипятишься? Ну да, дорого, тем более что к видеомагнитофону еще их американский телевизор нужен. Это я так, пошутила. Я, когда в Канаду перееду, сама себе куплю. – Надька ни минуты не сомневалась, что будет следующей после Веры. И если у Верки так себе жених, жадный старпер, то она меньше чем на молодого миллионера не согласна. – Пойдем, а? А то там люди, которых я мало знаю, мне одной неудобно.

– А тащить с собой сестру к малознакомым людям тебе удобно? Ждали меня там с распростертыми объятиями.

– Ладно тебе, я предупредила, что мы вдвоем придем. Людям же интересно на взрослых двойняшек посмотреть.

Понятно: Надьке очень хотелось проникнуть туда, где будут показывать запретное кино, и заветный пропуск она получила обещанием развлечь компанию лицезрением наших одинаковых рож.

– Ага, давай пойдем и устроим бесплатный цирк, – съехидничала я. – Весь вечер на манеже сестры-близнецы Арихины.

Мне не хотелось идти, я не люблю новые шумные Надькины компании. И вообще сборища малознакомых людей не люблю.

Надька пустила в ход последний аргумент, железный:

– Думаешь дома тихо отсидеться? Не удастся. Кира с утра на кладбище собралась, а Любчик к нам мужиков своих позвал, я слышала. Будут в карты играть и водку пить.

– Ох, мама его не видит… – искренне огорчилась я за брата.

Любомир последнее время все больше прикладывался к бутылке, на другой день мучился головной болью, становился злым и нервным.

– А ты ей скажи, – любезно посоветовала сестра.