Апрельская ведьма - Майгулль Аксельссон

— Чертова старуха! Ты мне не мамка! Не смей мной командовать!

В тот раз Кристина зажала уши руками и зажмурила глаза. Но Тетя Эллен не сразу это заметила, потому что запихивала брыкающуюся и орущую Биргитту в Пустую комнату, чтобы запереть ее там на замок. Когда она вернулась на кухню, под носом у нее краснела кровь. По пути к раковине она покосилась на Кристину, все еще сидевшую в оцепенении за обеденным столом, и прошипела:

— Чего ты тут сидишь? Ничего такого страшного!

Но когда в следующий момент Кристина, терзаемая рвотой, уже стояла на коленках перед унитазом, Тетя Эллен снова стала собой. Она положила руку Кристине на лоб, а другой погладила по спине.

— Все будет хорошо, — шепнула она. — Все будет снова хорошо...

Но на сей раз Тетя Эллен ошиблась. По-настоящему хорошо больше уже не было. В первую же весну Биргитта их всех замучила, каждую по-своему. Таская за собой Маргарету, она носилась по всему дому и саду, подминая под себя метр за метром. Маргарета то хохотала, то ужасалась, теперь дни напролет ее бросало из ужаса в восторг и обратно. Все неузнаваемо преобразилось: чердак стал ведьминым прибежищем, подвал — жилищем привидений, а сад — опасными джунглями. Когда пора было идти спать, Маргарета принималась рыдать как маленькая. Тете Эллен приходилось не включать свет и не оставлять девочек одних в Пустой комнате и, сидя на краешке кровати, держать Маргарету за руку, пока она не заснет.

А у самой Тети Эллен с утра до вечера шла носом кровь. Придя днем из школы, девочки все чаще находили ее в гостиной. Там она сидела в большом кресле, закрыв глаза и открыв рот, с темно-красной ваткой в каждой ноздре. Ее подушечка с коклюшками лежала нетронутая на столе в столовой, а однажды она подала на обед презираемую прежде новинку — картофельное пюре из концентрата. В ту неделю она едва успела управиться с заделкой своих костюмных швов. Накануне очередного приезда машины с фабрики она просидела до двух ночи.

А хуже всего было то, что Тетя Эллен уже не смотрела на Кристину так, как раньше. Она, конечно, улыбалась и благодарила, как обычно, когда Кристина бралась мыть посуду, она проверяла ее уроки и всегда помогала со счетным швом при вышивке, и все же Кристине казалось, что достаточно сделать шаг, чтобы исчезнуть из поля зрения Тети Эллен. Она больше не провожала Кристину взглядом. А уж если смотрела, то, значит, было на что. К примеру, что Кристинина сутулая спина распрямилась. Поскольку теперь Кристине постоянно приходилось быть начеку.

Она не могла понять, что заставило Биргитту именно ее, Кристину, избрать своим врагом. Но так получилось. С первой же недели при виде Кристины глаза у Биргитты сужались. А когда эта неделя завершилась, Кристина обнаружила, что у ее куклы оторваны обе руки и нога, а еще через неделю оказалась разорвана страница в библиотечной книге. Вскоре она поняла, что, играя в саду, тоже нельзя расслабляться. Падая ничком на землю от внезапного толчка в спину, Кристина разбивала коленку и рвала чулки. Самое обидное — чулки, из-за них Тетя Эллен очень сердилась, попрекая ее тем, что чулки, между прочим, не растут на деревьях. Кристина никогда не смела признаться, что ее толкнули, потому что всякий раз на краю ее поля зрения появлялась Биргитта, и глаза у нее были еще уже, чем обычно. К тому же у Тети Эллен были собственные принципы, и один из них — что она не любит детей, которые все сваливают на других. Дырка на чулке почти всегда получается по вине того, на чью ногу он надет. Удачей было разбить еще и коленку: тогда упреки смягчались, их компенсировали к тому же пластырем, булочкой и словами утешения.

Однако, когда Биргитта покорила вишню, наступило некоторое облегчение. Вишня росла посреди сада Тети Эллен все эти годы, суля награду тому смельчаку, который сумеет взобраться на самую верхушку. Кристина и Маргарета не раз поддавались искушению, но ни у одной из них не хватало духу вскарабкаться выше самых нижних веток. А вот Биргитте это удалось. Отдуваясь и пыхтя, она волокла свое неуклюжее тело с ветки на ветку, все выше и выше, не обращая внимания на острые сучки, оставлявшие длинные царапины на внутренней стороне ее ляжек. Маргарета полезла было за ней, но смогла забраться лишь до середины кроны, где и уселась, обхватив руками ствол. Кристина и вовсе не полезла выше, чем обычно; усевшись на одной из нижних веток, она только смотрела наверх, выворачивая шею. На Биргитту и Маргарету.

— Осторожней! — крикнула она.

Но в ответ Биргитта лишь расхохоталась своим хриплым смехом и, ухватившись обеими руками за ветку над головой, выпрямилась во весь рост. Кристина закрыла глаза. Она сама не знала, надеялась она или боялась, что Биргитта сорвется. Пожалуй, надеялась. Но когда она снова открыла глаза, Биргитта опять сидела на своей ветке. Она не упала.

То, что Биргитта оказалась такой мастерицей лазать по деревьям, вынудило Тетю Эллен в конце концов принять ее. Первые месяцы она никогда не смеялась, что бы Биргитта ни говорила и ни делала, напротив, ее голос становился суровым и повелительным, едва Биргитта попадалась ей на глаза. Но когда в тот июньский вечер она вышла в сад и увидела трех девочек, облепивших, как плоды, ветви старой вишни, ее лицо словно треснуло и разошлось в широкой улыбке.

— Ух ты! — сказала она, глянув поверх очков. — Здорово ты лазаешь, Биргитта!

Она несла в руках поднос, но тут же опустила его на газон — так стремительно, что стаканы с соком звякнули друг о дружку.

— Посидите минутку, я схожу за фотоаппаратом!

Ей удалось снять и дерево, и всех трех девочек.

Получился удачный снимок, настолько удачный, что Тетя Эллен решила отдать его увеличить и раскрасить. Но фотограф перепутал цвета: Биргитта получила розовое платье, а Кристина зеленое, хотя на самом деле было все наоборот. Биргитта этой путанице страшно обрадовалась: с тех пор как фотография в рамке заняла свое место на шкафу у Тети Эллен, Биргитта объявила, что розовый цвет принадлежит только ей.

— Теперь все, что розовое, — мое, — декларировала она, когда они в тот день ушли в Пустую комнату и улеглись в свои кровати.

— А все желтое — мое, — подхватила Маргарета. — Потому что на фото у меня желтое платье.

Кристина отвернулась к стенке. Она слышала их дыхание — ждут, что она скажет. Несколько минут было тихо, наконец Маргарета не выдержала:

— А ты, Кристина? — зашептала она. — Зеленое или синее? Или может, красное?

Кристина не ответила. Она всегда любила только розовый цвет.

Хелена стоит в дверях поликлиники и ждет Кристину.

— Я перезаписала одного из пациентов Хубертссона, но другого придется принять. А вы еще и со своими на полчаса опаздываете...

— На сегодня к Хубертссону много записано?

— Шестеро. Но мы попытаемся всех обзвонить и перезаписать.

Кристина проскальзывает в раздевалку и стаскивает зимние сапоги.

— А как Хубертссон?

— Я только что брала тест. Сахар стал расти. Сейчас он уснул.