Эксперимент - Дарина Грот

Левиафан лежал на кровати, подложив руки под голову. Его глаза были неподвижны, и казалось, что он смотрел не в потолок, а куда-то сквозь него, сквозь крышу, сквозь небо… в душу Мормо, сквозь любовь и боль.

Лилит вздохнула и подошла к кровати. Она тихо опустилась на неё и легла рядом. В комнате была гробовая тишина, было слышно только дыхание Лилит.

– Лилит, я устал… – едва слышно произнес Левиафан, всё также продолжая лежать.

Лилит посмотрела на него краем глаза. Она не знала, что спросить и как ответить. «Я устал» – такая многозначительная фраза, её можно понять как угодно, поэтому лучше уточнить…Но Лилит молчала.

– Так больше не может продолжаться, милая, – Левиафан со вздохом повернулся к ней.

– Я не понимаю, о чём ты?

– Я устал гнить живьем… Устал от того, что люди, которые меня окружают, тоже начинают гнить. Тебе не жалко себя, Лилит? Твоя жизнь очень коротка, а ты тратишь её на меня, и на гниение своей души из-за меня. Если бы меня не было в твоей жизни, ты не была бы такой жестокой и бессердечной. Лилит, от тебя пахнет гнилью… Тебя, уже тоже гложут черви,… так же как и меня. Но меня они едят уже много лет. И мне искренне жаль, что из-за меня черви начали глодать и тебя. Обидно только то, что ты этого не замечаешь, ты не хочешь замечать. И я уже ничего не могу поделать, потому что люблю тебя и не хочу отпускать, но ты можешь, Лилит, ты ещё можешь отпустить меня, отмыться от грязи и избавиться от червей.

– Не надо… Мы просто заигрались в любовь и ненависть. Ты есть в моей жизни, и пусть черви гложут нас обоих. Я не верю в то, что ты говоришь. Просто надо прекратить игрушки эти…

– Да я не могу Лилит. Я не играю, я живу так! Сарказм. Ирония. Месть, злость – это всё я, понимаешь? Нельзя измениться, взять просто и выбросить часть своего характера в помойку и сказать: «Смотрите! Я стал другим человеком!». Такого не бывает, это притворство. А его надолго не хватит, и потом снова возвращаются такие черты характера, которые ты, якобы, выбросил. Невозможно измениться, не то что ради любви, даже ради самого себя это невыполнимо.

Лилит горько усмехнулась, провела рукой по его лицу и посмотрела в грустные глаза.

– В таком случае – пусть ад ставит на нас ставки! – сказала она и спрыгнула с кровати.

28

Вот и февраль ворвался в природу, вооруженный тяжелыми метелями, бурями, небывалыми снегопадами. На улице огромные сугробы снега, а на деревьях – снежные лапы вместо голых веток. Самый холодный месяц. Жуткие холода, леденящие человеческие души, снегопады, которые заносят людской разум, покрывают его тоненькой корочкой льда, но только не разум горячих сердец. Февраль – последний месяц зимы, последний месяц колючего холодка.

Лилит сняли гипс. Её рука была как новая, нигде не болело, ничто не защемляло. Только она стала чуть худее левой руки.

Все было забыто, как казалось с первого взгляда. Только яд остался в душе, он впрыскивался в вены, как только мозг забывал о январе. Первый глупый и очень серьезный поступок Лилит остался лежать в основании их отношений. Каждый из них помнил и будет помнить. Жаль, что жизнь тратит напрасно свои усилия, поучая идиотов. Они всё равно никогда и ничему не научатся… и неважно, сколько им лет…

Лилит влетела в комнату, где лежал по пояс голый Левиафан. Она подбежала к нему, высыпала на него кучку снега и отпрыгнула. Ей хотелось услышать мужской вопль, который срывается на женское сопрано. Но вместо этого, она увидела игривый взгляд.

– Знаешь в чем разница, милая? Я могу выдержать, а ты – нет! – он резко стряхнул с себя снег.

Лилит развернулась и попыталась выбежать из комнаты. Но, конечно же, она не успела. Он схватил её, закинул на плечо и пошёл на улицу.

– Нас ждет увлекательное погружение в снежную пучину… – прошептал он пикантно.

– Нет, ты сумасшедший! Мне холодно! – Лилит кричала и колотила его по спине, свисая вниз головой.

Бессмысленные действия. Она ведь прекрасно знала, что ее удары для вампира вообще ничего не значат.

Он открыл дверь: в нос влетел холодный и свежий воздух.

– Быстро, черт, пошли домой! – кричала Лилит, но Левиафан подошёл к ближайшему сугробу и плюхнулся туда вместе с ней.

Сотни миллиардов иголочек пронзили нежную кожу Лилит. Она не смогла сдержать вырывающийся из недр диафрагмы визг. И если Левиафан ловко прикинулся, что ему безразличен холодный снег, стиснув зубы и синие губы, то визг пришелся ему прямо в ухо.

– Я заболею! – вопила Лилит, пытаясь скинуть его с себя.

– Нет, милая, я тебя согрею! – пообещал он.

– Чем? – она продолжала вырываться.

Левиафан всё-таки слез с неё, вытащил из сугроба и понес домой, в теплую джакузи.

– Ну что, тепло? – гадко спросил он.

– Угу, принеси мне, пожалуйста, сок…грейпфрутовый? – спросила Лилит.

– Сок? Грейпфрутовый? – переспросил он, недоверчиво посмотрев на девушку.

– Да. Сок… Грейпфрутовый… – Лилит тоже смотрела на него исподлобья, незаметно улыбаясь.

Левиафан еще раз окинул девушку взглядом и вышел из ванной комнаты. Ему понадобилось не больше пять минут, чтобы найти в холодильнике грейпфруты, превратить их в невозможный фарш, добавить льда и вновь оказать около Лилит, испепеляя ее взглядом и кровожадно улыбаясь.

– Ваш сок, мадемуазель. – Он протянул стакан девушке и, скинув штаны, залез к ней.

– Спасибо.

Он достал сигарету, прикурил и разлегся, наслаждаясь теплой водой и вздымающейся пеной. Лилит пила прохладительный напиток, бросая на вампира косые взгляды.

– Милая, даже глядя сквозь сизый дым, я чувствую, как твои красивые глазки стреляют по мне. Что? Что ты хочешь сказать?

Лилит смутилась и занялась своим соком, старательно игнорируя Левиафана. Он приподнялся и взял девушку за руку.

– Лилит. Я же вижу, что какие-то слова вот-вот сорвутся с твоего языка. Давай, позволь им вырваться…

– А…– вздохнула Лилит, – ты ничего не хочешь мне сказать?

– Я? – удивился вампир и улыбнулся. – Да я много чего хочу тебе сказать, милая.

– Нет, что-то особенное. Что-то, что ты мне еще не сказал.

– Особенное? Так… О своей любви я тебе говорил, о том, что хочу убить тебя – тоже. О том, что жить без тебя не могу – сказано…

– Нет, Левиафан, это не то.

– Ладно, Лилит, давай, скажи мне, что ты хочешь услышать? – Левиафан сдался и вопросительно уставился на смущенную девушку.

– Мормо… – едва слышно произнесла она, и быстро взглянула на молодого человека.

Левиафан нахмурился лишь только как прозвучало имя друга. Улыбка исчезла с его лица.

– Что Мормо? – строго спросил он.