Пятница, Кольцевая - Евгения Кайдалова

Возле каждого домика были разбиты клумбы с анютиными глазками, а разнорабочий так и кидался к вашему крыльцу, заметив, что покосилась одна из ступенек. Это в нашей-то стране, где считается, что «Совок непобедим»! Словом, вся бытовая неустроенность, от которой порой способна треснуть голова, с приездом в «Чистый бор» оставалась в прошлом. И становилась реальностью вековая мечта человечества: скрыться от суеты и окунуться в безмятежность.

Безмятежность — вот чего Инга неизменно лишала меня, стоило нам оказаться в «Чистом бору» в одно и то же время. Нет, она не прикладывала для этого никаких сознательных усилий, просто любила иной раз вдохновенно рассказать про свою работу. А у меня от этих рассказов становилось муторно на душе: бывают же люди, которые работают в охотку, а не отбывают тяжкую повинность! Вот нашелся бы человек, готовый избавить меня от этой барщины по девять часов в день плюс два на дорогу… Что касается Инги, то в ее жизни давно уже наступил коммунизм: доходов мужа с лихвой хватало и на нее, и на дочку, а Инга с удовольствием занималась тем, к чему у нее лежала душа — дизайном. Жена с творческой профессией при обеспеченном муже… Да таких халявщиц пруд пруди! Жены-певицы, жены-писательницы, жены-психологини, жены-консультантши по чему-нибудь… К подобным, хорошо устроившимся дамам у меня всегда возникало классовое чувство, хотя впоследствии выяснилось, что Инга не только прилично зарабатывала своим дизайнерским трудом, но и шла к нему с самых низов.

Провинциалка, родом из Иваново, в отчаянные девяностые годы она осознала, что может положить свой свеженький институтский диплом на полку и не вспоминать о нем, пока не отгремят реформы. После чего пошла работать маляром в наспех сколоченную ремонтную бригаду. Душная влажная жара от испарений штукатурки, сон на продавленном матрасе, дрянные консервы в качестве еды… Тем не менее Инга не вспомнила о своем высшем образовании, а употребила природную нахрапистость и стремление лезть вперед, чтобы подчинить себе товарок и стать их самозваным лидером.

Перед ней должны были отчитываться, она гоняла в хвост и в гриву за халтуру… Там-то она и ощутила вкус власти, и следующим этапом Ингиного большого пути стала собственная бригада. Инга всей душой ненавидела работу в стиле «тяп-ляп» и сумела настроить подобным же образом своих бойцов. Им доверяли, доходность порученных объектов росла, и логическим продолжением стало приглашение в Москву. А в столице хозяином одной из квартир, где работала Ингина команда, оказался ее будущий муж. После того как они окончательно соединили свои судьбы, Инга смогла расслабиться, покончила с ремонтами, но, зная о ремонтном бизнесе все, нашла себе применение в качестве дизайнера. Она с гордостью сообщала, что клиенты выстраиваются к ней в очередь на полгода вперед. В этом я и не сомневалась: уж что-что, а заинтересовать своей персоной всех и каждого Инга умела!

Из всех несправедливостей, допускаемых судьбой, меня всегда особенно задевал следующий факт. Ну почему женщины милые, интеллигентные, симпатичные, готовые отдать всю душу мужу и дому, так часто бывают лишены семейного очага? Зато невесть откуда поналетевшие в Москву пройдохи типа Инги мигом отхватывают лучших мужчин и лучшие условия жизни.

С содроганием вспоминаю рассказ о том, как Инга получала статус замужней дамы. «Он однажды ночью говорит: „Может, нам попробовать пожить вместе?“ Так я на следующий день, пока он на работе был, все свои вещи к нему перевезла и детскую кроватку поставила — надо же мне когда-то ребенка от мамы забирать! И тут же звоню в Иваново: так, мол, и так, срочно везите дочку ко мне. Он вернулся, смотрит на кроватку и спрашивает: „Это что?“ — „Это, — говорю, — для моей Вероники, сейчас мы как раз поедем на вокзал ее встречать“. Он до того опешил, что даже сказать ничего не мог. А через месяц, когда он очухался немного, я и говорю: „Пора уже нам заявление подавать, чтобы свадьба на весну пришлась“. Пока он в себя приходил, я сшила платье, заказала ресторан, разослала приглашения — куда теперь от меня денешься?»

И она задорно хохотала. Мне становилось дурно.

Если идти от бревенчатого домика вверх, то попадаешь в сосновый лес, если вниз — то на берег Оки. Прежде чем спуститься на пляж, невольно обводишь взглядом заливные луга над невысоким глинистым обрывом — мы называли их «сонные луга» за то, что, выйдя туда вечером на прогулку, легко заснуть прямо на ходу — до такой степени одурманивают травы. В июле в сонных лугах зацветала пижма, и все необъятные просторы были сплошь восторженно-желтого цвета от высоко взметнувшихся над травой соцветий. Мы рвали их охапками, но почему-то эти роскошные гордые цветы совсем не выдерживали пленения в комнате. Затем кто-то догадался засушивать букеты, туго прикрутив один к другому стройные стебли и соединив соцветия в пышное желтое облако. Под крышей нашего домика всегда висело несколько таких букетов, и они все чаще казались мне похожими на меня саму: жизнь скрутила и высушила меня, но не убила во мне женское начало. Наоборот, умножила его. И сейчас, к тридцати пяти, я являлась, если можно так выразиться, квинтэссенцией себя самой: воплощенная женственность без свойственных юности иллюзий. Не понимала я одного: почему никто не торопится сорвать столь радующий глаз цветок и устроить его под крышей своего дома? Гуляя в сонных лугах, я неизменно надеялась, что после целого века одиночества и борьбы за существование жизнь вновь повернется ко мне своей светлой стороной. Я с наслаждением вдыхала разлитое над Окой небо и увлажненную росой землю, мне кружили голову цветы, мысли наплывали друг на друга, как влекомые ветром облака. А жизнь, похоже, продолжается… Нет, жизнь еще толком не началась! Сухие букеты под моей крышей благоухают на солнце сильнее, чем их сородичи на лугах, и радуют глаз ничуть не меньше последних.

Если смотреть на сонные луга из беседки над обрывом, где мы с Алесей любили прятаться в зной, то в отдалении частенько можно было видеть проносящихся над полями всадников. Неподалеку от пансионата располагалась небольшая конноспортивная база, и вскоре мы с дочкой оценили всю прелесть этого соседства. Уверенная девушка-конюх вела Алесину лошадь в поводу, дочка с восторгом стискивала конскую гриву, сосновые ветки гладили ей голову, и солнце озаряло нас через листву. В эти минуты мне казалось, что если и существует прямая дорога на небеса, то именно по ней мы сейчас и ступаем. Спустившись на землю, Алеся с боязливой нежностью тянулась ручкой к морде своего скакуна и кормила его сорванными в лесу дикими яблоками. А возле ее ног резвились подобранные конюхами и выращенные ими лисята. Казалось, что сказке не будет конца.

Но конец неминуемо наступал, и наступал он в тот день, когда я прощалась с Алесей и начинала собираться в Москву. Стоя на остановке в ожидании автобуса на станцию, я по иронии судьбы была обречена смотреть на тропинку, ведущую от пансионата через лес на конюшню, и не было случая, чтобы я не спросила себя в этот момент: «Ну зачем я уезжаю из этого рая на земле? И главное — куда? Да, да, правильно, к работе, но… Боже, будь милосерден, лиши меня этой работы! Дай мне остаться в твоем сосновом раю!»

Как правило, сразу после этой внутренней мольбы передо мной возникал автобус.

Шел третий год нашего с Ингой знакомства и третье лето, которое наши дочери вместе купались и резвились на спортплощадке в пансионате «Чистый бор». Алеся была на попечении моей мамы, за Вероникой присматривала няня — Елизавета Сергеевна. Хотя в присмотре эта девочка, на мой взгляд, не нуждалась: уж слишком самостоятельной и активной она была в свои десять лет. По выходным мы, как правило, приезжали навещать дочерей и проводили в «Чистом бору» ночь с субботы на воскресенье. Бревенчатый домик, рассчитанный на двоих, легко вмещал между кроватями Алеси и мамы надувной матрас для меня. А вот у Инги постоянно были проблемы со спальными местами. Во-первых, в их домике жили не только няня с Вероникой, но еще и пасынок Инги, сын ее мужа от первого брака, Максим. Якобы «любимый братик» ее дочери. Во-вторых, Инга всегда приезжала вместе с мужем, Артемом, что увеличивало компанию до пяти человек. В-третьих, в гости частенько наведывалась Первая Жена Артема и мать Максима, которую Инга встречала вполне радушно. А время от времени наезжали и родители мужа. Ингина свекровь вопреки всем законам жанра называла Веронику «внучкой», а за свекром, как за крысоловом из Гамельна, ходила хвостом вся пансионатская ребятня: он умел непревзойденно мастерить луки и стрелы. Ума не приложу, где размещалась на ночь вся эта «веселая семейка», — видимо, кому-то приходилось спать в машине, — но утром, за завтраком, все неизменно бывали бодры и оживленно сдвигали столики, чтобы сидеть за ними одной семьей.