Маршалы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд

Нет ни малейшего сомнения, что сейчас могла бы начаться дуэль не на жизнь, а на смерть, если бы не благоразумное вмешательство Массена, старшего начальника обоих маршалов. «Оружие — в ножны, и немедленно! — загремел он. — Вы — в моем лагере, и я не позволю своим солдатам смотреть, как два маршала тычут друг в друга саблями на глазах у врагов!»

Оба взрослых ребенка подчинились ему с мрачным видом, а Массена, взявшему Ланна под руку, удалось несколько успокоить его. Бессьер же отправился к себе. Несколько позже император вызвал к себе обоих. Он принял сторону Ланна и высказал серьезные упреки бывшему цирюльнику. Письменных свидетельств того, что произошло между ними в эту ночь, не сохранилось, но Бессьер, видимо, получил совершенно определенные инструкции насчет того, как он должен держать себя по отношению к своему непосредственному начальнику. На следующее утро он явился к Ланну за новыми приказами, не дожидаясь, когда они будут присланы к нему. Было бы приятно сообщить, что беззаботный гасконец хорошо воспринял этот дипломатический ход и постарался замазать возникшую между ними трещину, но на самом деле произошло нечто прямо противоположное. Ланн холодно посмотрел на Бессьера и затем произнес: «Поскольку вы, месье, ожидаете моих приказов, я приказываю вам учесть следующие обстоятельства!..» — и он начал излагать свои тактические соображения. Но на этот раз Бессьер держал себя в руках. Он слушал и не подавал никаких реплик.

Солнце еще не поднялось высоко, как снова завязалась ожесточенная битва. Первоначально казалось, что французы вот-вот оторвутся от предмостных укреплений и совсем отгонят австрийцев от реки. И они бы успешно это сделали, если бы плывущие по реке бревна не разрушили один из пролетов моста, связывающего остров с дальним берегом реки. Поток подкреплений и боеприпасов тотчас же прекратился, и французам пришлось отступить в результате яростной контратаки австрийских частей.

Мост был восстановлен, и с прибытием подкреплений французы снова было бросились вперед, но теперь новый каприз генерала Дуная привел их на самый край катастрофы. Несколько выше Лобау австрийцы отбуксировали на глубину плавучую мельницу, она поплыла вниз по течению и ударила прямо в понтонный мост, и без того перегруженный, разнеся его на куски. Каждый солдат, припертый спиной к реке, теперь был полностью отрезан от своего тыла, вероятно, на много часов.

Эрцгерцог полностью использовал преимущества, которые предоставляла ему ситуация. Все свои силы он бросил против защитников предмостных укреплений, и Асперн был отбит австрийцами. Одновременно он произвел атаку на Эсслинг, и французы были выбиты из зернохранилища.

Ланн принял вызов. Это, впрочем, было единственное, что он мог сделать. А именно — он бросил кавалерию Бессьера в серию яростных атак. Нечего и говорить о том, что на этот раз маршалу не пришлось посылать приказ биться до последнего. Каждый солдат французских дивизий отдавал себе отчет, что он сражается за свою жизнь. Даву, собиравшийся начать переправу как раз в тот момент, когда мост рухнул, организовал импровизированные челночные перевозки, посылая на другой берег каждый бочонок пороха, каждую пулю, на которые он только мог наложить свою руку.

Французы держались, и их саперы отчаянно работали на мосту. На глазах Ланна был убит генерал Сен-Илер. Погиб и старый учитель и друг Ланна генерал Пузе. Потом наступило временное затишье, и Ланн, страшно расстроенный гибелью старого друга, медленно пошел в сторону деревни Энцерсдорф, расположенной неподалеку от кирпичного завода Эсслинга, а потом уселся на берегу, погруженный в мрачные раздумья. Через несколько минут к нему приблизилась группа солдат, несущих на плаще тело его мертвого друга. Ланн встал и отошел на несколько шагов, а затем снова сел.

И когда он отдыхал, закинув ногу за ногу, его нашло ядро, охотившееся за ним еще в Италии, в пустынях Египта, в болотах Моравии и Польши, на равнинах Испании. Это было ядро, выпущенное из обычной трехфунтовой пушки, установленной поблизости от Энцерсдорфа. Оно ударило маршала как раз туда, где скрещивались его ноги, раздробив колено одной и перебив сухожилия другой. «Ничего особенного!» — воскликнул он, пытаясь подняться, но особенное уже произошло, и подняться ему не удалось. Залитые его кровью, солдаты понесли маршала на перевязочный пункт, но это причиняло ему мучительные боли. Марбо, его адъютант, взяв плащ убитого Пузе, собирался подложить его под Ланна. Но тот, хотя и испытывал страшную боль, узнал плащ и не захотел, чтобы его переносили на нем. «На нем кровь моего друга! — запротестовал он. — Несите меня, как несли». В конце концов солдаты соорудили носилки из ружей и донесли его до предмостных укреплений, где главный хирург армии Ларрей сделал ему первую перевязку. Уже потом, когда схватка утихла, его перенесли по восстановленному мосту на остров Лобау, и под покровом ночи через мост последовали те, кто удерживал Асперн и Эсслинг в течение тридцати часов и выжил. Это были закаленные люди, и они это знали. Для ветеранов Великой армии это был день самых страшных потерь после Прейсиш-Эйлау.

Австрийцы вступили на щедро политую кровью землю Эсслинга и Асперна, а французы установили на Лобау сотню тяжелых орудий. В течение пяти следующих недель обе армии наблюдали друг за другом через узкий рукав Дуная, затаившись, как два раненых динозавра, ожидающие момент, когда они смогут возобновить схватку.

Ни одна из сторон раньше не оказывалась в такой ситуации. Для одной столкновение означало быструю и сокрушительную победу, для другой — позор и неизбежное поражение. Теперь их силы были настолько равными, что тривиальный просчет, допущенный одной стороной, или неожиданный боевой порыв у другой привели бы к триумфу или к катастрофе, и не только для участников схватки, но и для всей Европы в целом. Для командования обеих сторон наступил очень опасный момент, а палящее солнце, освещавшее палатки и биваки, располагало скорее к пассивности, чем к активным действиям.

Жара и высокая влажность медленно убивали Жана Ланна, калеку, лежащего в одном из домов Эберсдорфа. Между хирургами шел жаркий спор, следует ли ампутировать ему одну или обе ноги или же вообще не ампутировать ни одной. Возобладало мнение главного хирурга Ларрея, и была ампутирована нога с раздробленной коленной чашечкой. Ланн стоически перенес операцию, а когда у него началась лихорадка, стал просить воды. Кругом было очень много воды, но пить ее было нельзя. Наводнение и переправа армии через Дунай окрасили его воды в темно-коричневый цвет. Верный Марбо изготовил фильтр из батистовой рубашки Ланна, и его поили этой жижей. Наполеон