Маршалы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд

на корабли. Битва должна была бы закончиться полной победой французов, но вследствие некоторых ошибок Сульта англичане не были разгромлены полностью. Генерал Мур был ранен пушечным ядром и скончался той же ночью. Англичане же, дав французам серьезный отпор, погрузились на суда практически без помех, после чего Сульт направился в Опорто.

Конечно, англичане были на волоске от гибели, и моральная победа осталась за французами. Так или иначе, они достигли своей цели и сбросили противника в море. Престиж империи был восстановлен. Вместе с тем тогда еще никто не мог предвидеть, что эта странная война, ведущаяся по принципу «бей-беги», может продолжаться бесконечно долго и в конце ее сильнее других будут страдать большие батальоны.

Жан Ланн, попрощавшись с императором в Вальядолиде, направился проинспектировать Монси и Мортье, которые, как предполагалось, осаждали Сарагоссу. То, что он увидел здесь, совсем его не порадовало. Осада велась, так сказать, спустя рукава. Гарнизон превратил каждый дом города в маленькую крепость, а французы, кроме всего прочего, должны были защищаться от наскоков банд, разгуливающих по окрестностям Сарагоссы.

Ланн сразу же принялся за дело, вызвал расположенные поблизости французские части и предложил овладеть городом, взрывая каждый его дом отдельным фугасом. Это был единственно возможный способ захватить Сарагоссу. В каждом доме на каждом этаже засели обезумевшие от ярости местные патриоты, беженцы, священники и неистовствующие женщины, бросавшие во французов камни и обломки кирпичей и стрелявшие из старинных пушек, заряжая их гвоздями, камнями, просто кусками железа и расплющенными пулями с зазубренными краями, застревавшими в мышцах французских солдат.

Это была кошмарная осада, более кровавая и более жестокая, чем осада Генуи. Большой монастырь Святой Эустасии и не меньший по размерам монастырь, в котором размещалась резиденция инквизиции, держались несколько недель. Но и посреди всех этих ужасов французы не забывали о таком человеческом качестве, как сострадание. В одном из захваченных ими подвалов они обнаружили 300 гражданских лиц, не участвовавших в боевых действиях, и обошлись с ними со всей возможной гуманностью, что тотчас же принесло неожиданный положительный результат — город сдался на следующий день. Выяснилось, что среди гарнизона свирепствует тиф. Защитники города рассказали Ланну, что за время осады в нем умерло 54 тысячи мужчин, женщин и детей.

Пленные общим числом 40 тысяч были высланы во Францию, но большинство из них сбежало по дороге и присоединилось к партизанам. Палафокс, героически командовавший обороной, был объявлен пленником государства и следующие шесть лет провел в одной из французских крепостей.

В то время как Ланн, Монси и Мортье сражались под Сарагоссой, один из будущих маршалов решал в Каталонии не менее сложную задачу под стенами другого укрепленного города, Героны. Каталония представляла собой второстепенный театр военных действий, но каталонец — упорный воин, как это увидело поколение, к которому принадлежит автор, когда Каталония с такой стойкостью защищалась против войск Франко в 30-х годах XX века. Каталонец был не менее стоек и двести лет назад, и все заслуги Сен-Сира, этого бывшего ученика инженерной школы, бывшего актера, бывшего художника, не производили на защитников Героны ровным счетом никакого впечатления. Его самые изощренные проекты ведения осадных работ не имели успеха. Герона была неприступна. Наполеон, услышав о неудачах Сен-Сира, потерял терпение и послал под Герону пожилого Ожеро, который только что оправился от серьезной раны, полученной им под Прейсиш-Эйлау. Бывший официант и торговец часами отправился в Испанию без какой-либо охоты, жалуясь на подагру, но наконец все-таки прибыл под Герону и возглавил ее осаду, а Сен-Сиру пришлось возвращаться домой с клеймом неудачника.

Город держался даже дольше, чем Сарагосса, и Ожеро разочаровался в Испании намного быстрее, чем остальные маршалы. Погода в Испании была скверной, а военная добыча — скудной.

Массена сумел устроить свои дела намного лучше — он остался в Южной Германии, хотя теперь вроде бы настала его очередь ехать в Испанию. Герона пала в середине декабря, и Ожеро не давал пощады ее защитникам. Испанский темперамент и испанская погода как будто бы сделали его несколько более раздражительным. После победы под Йеной, захватив в плен тот самый прусский полк, в котором он когда-то служил, он вручил денежный подарок каждому солдату, которого мог припомнить, но явно утратил свои качества грубовато-добродушного, прямого человека. Теперь он скорее держал себя как озлобленный главарь разбойничьей шайки. Ожеро пробыл в Каталонии довольно долго и решил, что теперь пришло самое время выйти в отставку и в свои уже немалые годы наконец пожить с комфортом. Он женился вторично, на этот раз — на аристократке; к этому времени он накопил столько же богатств, сколько и Массена. Он охладел к славе и стремился к тихой, мирной жизни, к которой он шел такими трудными дорогами. С этого времени Ожеро оставался солдатом только наполовину. Никому уже больше не приходило в голову сказать: «А вон идет победитель при Кастильоне!» Скорее можно было услышать: «А вон бредет старик Ожеро, объевшийся, как кот, и только ищущий предлога, как бы выйти из игры».

Сульту повезло много больше. Прогнав англичан к их кораблям, он расположился в Опорто. Его больше не интересовало ни пекарское, ни солдатское ремесло, но что-что, а честолюбие у него осталось. Он был абсолютно убежден в том, что прежде чем ему придется отправиться в мир иной, его ближние будут титуловать его «ваше величество». Ему, португальскому затворнику, находящемуся в такой дали от беспокойного императора, а также шумных соперников, представлялось вполне реальным, что именно он станет новым монархом страны. Эта надежда настолько терзала и мучила Сульта, что временами он просто терял обычно присущий ему здравый смысл. Он отказался от своего обыкновения быть вежливым и дружелюбным с любым и каждым и зашел настолько далеко, что стал формировать небольшие группы клакеров, марширующих по улицам Опорто с криками: «Да здравствует король Никола Первый», правда звучащими несколько приглушенно. Штаб Сульта начал опасаться за его здравый смысл и всерьез обсуждал возможность его ареста. Конечно, в том, что он стал одержимым этой идеей, в первую очередь был виноват Наполеон. Действительно, император назначил своего зятя Мюрата королем, но в то же время отказался назначить его, Сульта, герцогом Аустерлицким. Если уж Мюрат мог управлять Неаполем, то Никола Сульт вполне был бы в состоянии управлять Португалией, и маршал начал изыскивать способы так вести себя с португальцами, чтобы Наполеон осознал, что война в этих землях закончится тогда, когда во главе всех дел будет поставлен сильный, мудрый, благоразумный человек, к тому же наделенный королевским титулом.

Однако эта