Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне - Жилбер Мартино

Нет более жирной рыбы, чем он, Резвящейся в северных морях. Посмотрите на этот жир, на эти жабры, Наполненные океаном вина.

Но чиновникам нет дела до лондонских сплетен и скандалов, а потому Добрая старая Англия для них — вовсе не этот сорокалетний краснощекий, порочный и напыщенный человек, который правит от имени своего безумного отца; для них — это тяжелая драгоценная корона, осеняющая чело монарха, это лев и единорог на королевском гербе, это гордый девиз и орден Подвязки. Вот символ, воплощающий Англию, а на символах не может быть пятен. Корона — это британская мощь, победившая Наполеона, а губернатор — ее славный представитель; в его присутствии трепещут, но боятся его отсутствия; его опасной дружбы одновременно ищут и избегают, приемы у него — тягостная обязанность и лестная честь.

В украшенном цветами холле адъютанты встречают гостей и докладывают о них сэру Хадсону и леди Лоу которые стоят у дверей гостиной. Губернатора очень занимает, как он выглядит, и он то и дело проверяет, как лежат галуны на его мундире. «Он расхаживает, как павлин, — посмеивается Горрекер, — любуясь собой и рассматривая себя в зеркало, застегивая и расстегивая свой мундир, весьма довольный своим отражением, и часто интересуется мнением леди Лоу». Последняя делает невероятные усилия, чтобы быть lady до кончиков ногтей. Не обладая врожденной и неповторимой элегантностью британской аристократии, она всего лишь временно обласканная фортуной мещаночка, коей зачастую не хватает чувства меры. Однако она не жалеет усилий и хлопочет с жаром начинающей светской дамы, так что даже Штюрмер, не питающий к ней особой симпатии, признает: «Она прирожденная хозяйка, которая любит принимать гостей и прекрасно это делает. Дом ее в Плантейшн Хаус всегда открыт, и она принимает моряков, офицеров, государственных чиновников и всех сколько-нибудь известных путешественников. Она душа здешнего общества, всегда готовая на прогулки верхом, экскурсии к пику Дианы и в Санди-Бэй, на вечера и балы». Лас Каз, человек светский, завсегдатай лондонских и парижских салонов с их безупречными манерами, находит ее «красивой, любезной, но несколько жеманной». Другие добавляют: «слишком накрашенная», «любительница слишком откровенных декольте» и к тому же «слишком властная». Горрекер не клюнул на эту приманку, и великосветские манеры не производят на него никакого впечатления. «О, суета! О, мелкое тщеславие!» — пишет он. Сплетни из людской доходят до него, и смеху ради он записывает их. Леди Лоу не прочь приложиться к бутылке, и этот повеса Джексон заметил, что у нее заплетается язык, когда она от белого вина переходит к хересу; а потом есть еще местный адъютант губернатора некий Дэн Тааф, которому она выказывает слишком явное расположение, которого приглашает играть в вист и который подолгу живет в их доме.

Почтительная и покорная толпа гостей произвольно рассаживается в гостиной, херес и джин развязывают языки, и первоначально тихие разговоры перерастают в гул. Снаружи ветер может сотрясать столетние деревья, потоки дождя струятся по каменной террасе, но внутри, за плотными шелковыми шторами, ярко горящие свечи позволяют забыть и время, и место, и скуку, и изгнание. В положенное время дворецкий почтительно склоняется перед сэром Хадсоном и церемонно объявляет: «Ваше Превосходительство, ужин подан». Индийская компания снабдила дом большим количеством прекрасной серебряной посуды, а потому освещенный хрустальным светильником красного дерева стол, за которым может разместиться около тридцати человек, выглядит великолепно. Лоу и его супруга сидят, на английский манер, друг против друга, то есть посередине стола, так что они хорошо видны всем, и гостям порой кажется, что у сэра Хадсона встревоженный и отсутствующий вид. В конце стола, где сидят адъютанты, молодые офицеры и дочери леди Лоу, царит веселье, и Горрекер, который ничего не упускает из виду, с возмущением замечает, как неисправимый лейтенант Джексон — опять он! — бесцеремонно обнимает за талию Сюзанну, младшую из барышень Джонсон. После того как слуги убрали со стола, бокалы наполняются портвейном для заключительного тоста. Сэр Хадсон Лоу встает, окидывает внимательным взглядом гостей, которые следуют его примеру, и произносит торжественным голосом: «За Короля!» Все хором повторяют: «За Короля!» и снова садятся; дамы, по английскому обычаю, уходят, чтобы «попудрить нос», а затем поболтать в соседней комнате. Мужчины остаются одни, продолжая то и дело наполнять рюмки портвейном. Сей обычай, о котором доктор О'Мира рассказал Наполеону, кажется последнему очень забавным.

— На вашем месте, — сказал он жене Уильяма Баль-комба, — я был бы в ярости от необходимости ждать два-три часа, пока муж и его друзья напиваются, запершись в его кабинете. Как отличаемся от них мы, французы, полагающие, что отсутствие женщин лишает общество какой бы то ни было привлекательности.

В пору Регентства обычай этот вошел в моду; это время smoking room stories — историй, рассказываемых в курительной, порой фривольных, недопустимых в присутствии дам. Леди Лоу тут совершенно непреклонна. «Она не выносит ни малейшего намека на непристойность», — замечает Горрекер и тут же добавляет, что это не мешает ей смотреть сквозь пальцы на свидания Джентилини, лакея Наполеона, с миссис Снелл в Рок Коттедже. Наполеон преувеличивал, говоря о двух-или трехчасовом отсутствии: на самом деле, портвейн распивают не более получаса, ровно столько, сколько нужно женщинам, чтобы привести в порядок свой туалет, подправить макияж и выпить кофе в гостиной, где к ним присоединяются мужчины. После кофе и ликеров наступает время игр, шарад, болтовни, а леди Лоу обожающая вист, предлагает сесть за карточный стол. Для губернатора — это одновременно и отдых, и работа, ибо он, переходя от одной группы к другой, от кресла к дивану, рассуждает, спорит и задает вопросы.

Когда часы бьют одиннадцать, супруга самого высокопоставленного гостя встает, давая понять, что пора прощаться, и, пожимая руки и церемонно кланяясь, гости удаляются, за исключением Горрекера, который с фонарем в руках под дождем идет к себе в коттедж или же удаляется в свою комнату на втором этаже в конце темного коридора.

Ужины и балы в полку также привлекают всех важных особ острова. А добраться до мрачного лагеря в Дедвуде по темным и разбитым дорогам — это ведь настоящая экспедиция! Чтобы доехать из города до плато, красотки набиваются в шарабан, запряженный шестеркой лошадей или волов, а на спуске, для надежности, меняют упряжь, ставя две лошади впереди, а четыре — сзади. Они в дорожных платьях, а бальные туалеты везут в сундучках. Вот так они и карабкаются под луной или в темноте, в зависимости от времени года, влекомые тяжеловесными и неторопливыми животными, и нередко на повороте к Аларм Хаус дождь и туман обрушиваются на крышу их экипажей, а ветер задувает фонари, которые несут идущие впереди рабы. Лагерь, украшенный сотней маленьких фонариков, конечно, мало похож на Карлтон Хаус, резиденцию принца-регента. «Темной и сырой ночью, — пишет одна дама, — выходя из карет, мы чуть не по колено погружаемся в грязь». К счастью, молодые офицеры совершают просто чудеса, чтобы разукрасить свое жилище, ибо обустроены они не лучше, чем император и его спутники в Лонгвуде. Их дома, построенные из старых досок, кишат крысами, а сделанные из дранки и просмоленной бумаги крыши текут в дождливые дни. А ведь всем известно, сколько здесь бывает дождливых дней! Гостьи, жены и дочери офицеров и поселенцев, восемнадцатилетние свежие и наивные дикарки, не обращают внимания на эту жалкую обстановку и в упоении танцуют до зари, ибо этот бал позволяет на время забыть скуку, завязать роман и показать свои туалеты и украшения, Гурго, которому не по вкусу все это кокетство и который смотрит на женщин трезвым взглядом солдата, оставил живописный рассказ об одном из таких гарнизонных балов, где собрались двести человек, чтобы поужинать, потанцевать и полюбоваться фейерверком: