Л̶ю̶б̶л̶ю̶. Гублю - Ева Левина

Наверняка занята.

Отпустив водителя, губернатор спустился на парковку и сам сел за руль. Домой не хотелось.

Прокатившись по шумной набережной, он сам не понял, как машина привезла его к новому жилищу Маши. Где-то в отчетах охраны был номер домофона и квартиры, но Горину не хотелось снова идти тем же путем, что и раньше. Если бы она сама…

Окинув усталым взглядом ночную улицу, детскую площадку и молодежь, столпившуюся на ней, он прислонился лбом к рулю и тяжело вздохнул.

Прав был Сафронов, Горин перепробовал множество женщин. Но по-настоящему полюбил только Машу. Вот так, под старость лет, залип на молодой и невинной девочке, с которой нужно было вести себя по-другому. Остановившись взглядом на шумной компании в центре двора, губернатор невольно пустился в воспоминания. В памяти мутной картинкой всплыли первые отношения, ревность, влюбленность. Он привык брать напором и на любой отказ всегда реагировал как на вызов. Нет, не принуждал никогда, но делал так, что сами соглашались и с ума по нему сходили. Так и с Машей себя повел, там где не прогибалась — сломал, там где сомневалась — убедил. О себе думал сначала, а теперь только о ней… Вот только поздно…

Помедлив, он всё-таки снова набрал заветный номер, даже не надеясь, что ему ответят.

Выслушав очередь длинных гудков, какое-то время сидел, упершись взглядом в одну точку, а потом снова нажал кнопку вызова.

К его удивлению трубку всё-таки сняли, только это была не Маша:

— Слушаю, Александр Николаевич, — из динамика раздался бодрый голос Колесникова.

Оторвав телефон от уха, Горин проверил вызываемый контакт и замер, пораженный нехорошей догадкой, на которую собеседник тут же поспешил ответить:

— Маша не может ответить, но я готов побеседовать вместо неё. Поговорим, Александр Николаевич?

— Если с её головы… хоть один волос… Я тебя своими руками, мразь, удавлю, — зарычал губернатор и со злостью ударил кулаком по рулю.

Молодежь, смеющаяся неподалеку, замерла. Девушки и парни, еще секунду назад весело проводящие время теперь обеспокоенно вглядывались в огромный, похожий на черного зверя внедорожник, из которого донесся шум и глухой удар.

— Зачем, Костя? Я же накажу за неё, — уже тише продолжил губернатор, увидевший замешательство среди компании.

— В том-то и дело, что дочка твоя далеко, на жену тебе наплевать, родители вне досягаемости. Остается только маленькая журналистка. Поэтому, давай обмен: я тебе Машеньку, а ты мне мой бизнес обратно и дело в топку, — Колесников помолчал, и удовлетворенный произведенным эффектом, продолжил:

— Если к завтрашнему дню не договоримся, то для начала я её трахну. Обижать сам не буду — понравилась она мне. Но для этого есть специальные люди, сам понимаешь.

— Я такого поведения не спускаю, Костя. Хоть пальцем тронешь, лично глотку перережу.

— Александр Николаевич, обижаешь. Я много о тебе наслышан, знаю твой крутой нрав. Но ситуация безвыходная для меня, пойми. Если бы знать заранее, что так выйдет, я бы никогда… Зря Олег девочку эту тогда на слежку толкнул, это из-за него теперь вся заваруха.

Колесников отключился, оставив обезумевшего Горина наедине с собственными, разъедающими как кислота, мыслями.

Расфокусированным взглядом он следил за дорогой, по которой нещадно гнал на красный и думал только о том, что по его вине Маша может пострадать. Уже пострадала, когда связалась с ним.

Уже к утру все нужные спецслужбы были подняты на уши, но никто из них не мог начать действовать, потому что губернатор боялся. Впервые он испытывал настоящий, липкий страх. Колесникову нечего терять. Не женат, детей нет. Он, как бешеный пес, загнанный в угол, готов был отбиваться до последнего.

К обеду следующего дня Горин, не спавший более суток, впал в крайнюю нервозность. Машино месторасположение так и не определили, а время стремительно утекало, как песок из раскрытых ладоней.

— Сделайте хоть что-то! — орал губернатор, хотя внутренне уже согласился на все условия Колесникова, — Морозовых за решетку, обоих!

Именно в тот момент в кабинет вошел главный прокурор области, Артур Соколов.

Это был высокий крупный мужчина, примерно одного роста с Гориным. Правильные черты лица и цепкий взгляд добавляли и без того суровому облику полковника жесткости и бескомпромиссности. Горин, проникшийся уважением к Соколову еще в первую встречу, поднялся и протянул ладонь, ответив на крепкое рукопожатие.

— Приветствую, Александр Николаевич.

— Здравствуй, Артур Михайлович.

— Дело резонансное, на контроле сверху, поэтому Колесников свое получит в любом случае. Естественно ситуация с девочкой добавляет ему эпизодов.

— Главное, чтобы она живая и здоровая осталась, — прошелестел Горин, понимающий, что прокурор привык действовать строго по букве закона.

— Это в приоритете. Лучшие следователи уже работают, — ответил полковник и вдруг добавил, — твоя?

— Моя.

— Тогда почему с Романом Сергеевичем Морозовым встречалась?

Горину в пору было заорать и разнести от ревности весь шикарно обставленный губернаторский кабинет, но вместо этого он обессилено опустился на кресло и достал бутылку виски.

— С кем хочет, пусть встречается, главное чтобы живая и здоровая, — бросил он и залпом выпил половину стакана огненного напитка.

18

Этот сентябрь представлялся Роману Морозову самым счастливым в его жизни. Казалось бы, родной город совсем не изменился: всё те же улицы, набережная, клубы и круг знакомых. Но все привычное почему-то стало другим, заиграло какими-то новыми, невероятно яркими красками. Больше не раздражали девицы, бросающие робкие заинтересованные взгляды, наркоманы, отирающиеся возле охраны и даже старший брат, отношения с которым испортились окончательно.

Главной мыслью каждого начинающегося дня теперь была Маша. Целая неделя простого счастья сделала из жесткого быка Мороза послушного телёнка, который готов был ходить за хрупкой девятнадцатилетней девочкой по пятам.

Безнадежно влюблен и обезврежен — думал он сам о себе и невольно улыбался. Окружающие знали, что Мороз остался таким же бескомпромиссным и упертым, и его по-прежнему боялись все, за исключением нее.

Роман так и не понял, почему ни разу за все трехмесячное знакомство не показал Маше своего истинного характера. Возможно, дело было в том, что именно от нее ему не хотелось полного подчинения. Её страх не доставлял привычного удовлетворения, а может она просто не давала повода.

Мороз, еще со времен службы, привыкший любой вопрос решать радикально, впервые после сестры хотел кого-то беречь и лелеять. Нет, он и раньше никогда не обижал женщин, но они почему-то сами вели себя с ним крайне робко и полностью подчинялись. Еще в школьные годы, самые большие оторвы и гулены при Романе вели себя крайне прилично. Как потом разоткровенничалась одна из бывших: с ним хотелось быть слабой и