Мелодия встреч и разлук - Лариса Райт

— Когда ты умрешь, я хочу жить с Мэри.

— «Чао бамбино. Сорри», — тихонько подпевает магнитоле Алина. Они возвращаются в гостиницу на такси.

— Кто это поет?

— Мирей Матье.

— Почему понятно только «сорри»?

— Она поет по-французски.

— А-а-а…

— Тебе нравится?

— Нет. Я люблю, когда играют, — Алина перехватывает в зеркале заднего вида недоуменный взгляд водителя. Еще бы: такая кроха и такие речи.

— И кого ты предпочитаешь? — интересуется он со сладкой улыбкой.

— Ванессу Мэй.

«Странно, что не Мэри Кравец».

— Но моя тетя лучше всех.

— А кто твоя тетя?

— Мэри. И лучше нее никого нет.

— В музыке?

— В мире!

Натали улыбается, водитель тоже, Алина плачет, Мирей поет.

— И как раз тогда, когда я уже была готова все простить, он…

Телефонный звонок прерывает всхлипывания пациентки. Обычно во время приема Гальперин включает автоответчик, но слушать дальше о похождениях очередного неверного мужа он не в состоянии. Ничего интересного с научной точки зрения в анамнезе этой женщины нет. Обыкновенный невроз на почве семейных неурядиц. К тому же у Влада давно готовы рекомендации: магазин одежды, салон красоты, экстремальные виды спорта, а еще было бы неплохо выйти наконец на работу. Это все он может сказать уже через пять минут после прихода подобных клиенток, но как руководитель психологического центра он обязан потратить все оплаченное время и не забыть по окончании душещипательной слезливой исповеди выписать успокоительное, чтобы довольные пациентки получили еще один весомый аргумент в споре с коварным изменником: окончательно подорванное здоровье. Нет, он, конечно, сочувствует женщинам. Просто устал от однообразия жалоб. Поэтому, увидев на дисплее сотового номер сына, извиняется и откликается с благодарностью:

— Да, Димон.

— Привет, пап. Помоги, это по твоей части: как называется аномалия развития ткани, органа или клетки?

— Это вопрос семинара, контрольной?

— Нет, просто кроссворд.

— Тогда скажу. Дисплазия. Но студенту медицинского это пора бы знать.

— Брось, я же только на первом. К пятому разберемся.

— Надеюсь. Что-нибудь еще?

— По твоему профилю вроде нет.

Возвращаться к разговорам о сопернице мадам, сидящей в кресле и промокающей кружевным платочком густо накрашенные ресницы, нет никакого желания.

— А не по профилю?

— Не знаю… Ага, вот: фамилия известной скрипачки с именем Мария?

— Кравец.

— Нет, «ц» здесь пятая, и букв больше.

— Тогда Кравцова. Просто в мире ее знают как Мэри Кравец.

— Первый раз слышу.

— Заходи как-нибудь. Дам послушать.

— Ой, пап, классика ща не в моде.

— Классика в моде всегда, — Влад чувствует, что начинает закипать. Чувствует это и Димка, скороговоркой произносит:

— Будь спок. Я зайду. На днях. Может быть. До скорого. Пока. — Тишина.

— Так вот, — тут же вкрадывается в мысли Гальперина плаксивый голос пациентки. Влад даже слегка качает головой, чтобы освободиться от этих звуков. Хочет говорить — на здоровье, но продолжать удерживать свое внимание на очередной истории с заранее известным концом (он ее бросил, или она его бросила, или они друг друга бросили, или собираются это сделать, или никто никого не бросил, хотя надо было бросить лет десять назад) он не в состоянии. Врач быстро что-то пишет на бумажке и протягивает женщине.

— Что это?

— Отнесите в кассу. Там вам вернут деньги.

— Зачем?

— К сожалению, я не могу вам помочь.

— Но мне вас рекомендовали. Сказали, вы лучший из лучших.

— Послушайте, посудите сами, как я могу хорошо разбираться в женской психологии, если с женой развелся больше десяти лет назад и с тех пор так и не женился. Скажу вам больше, последнее время ни одна женщина не задерживается возле меня дольше, чем на три месяца, потому что я требователен, суров, несдержан, несправедлив, неромантичен. К тому же постоянно занят и по-настоящему заинтересован только в двух вещах: как выкроить время, чтобы навестить наконец престарелую мать, которая двадцать пять лет назад постриглась в монашки и последний раз покидала свою обитель для того, чтобы приехать ко мне на свадьбу, и как в городских условиях продлить жизнь глухому, слепому двенадцатилетнему ризену. Разве я могу давать вам советы о том, как удержать мужа, если сам в свое время так и не решился удержать возле себя единственную чего-то стоящую в этой жизни женщину? Что я могу предложить вам предпринять, если сам и пальцем о палец не ударил и вряд ли теперь уже когда-нибудь ударю, чтобы как-то изменить ситуацию. Я — бесхребетная амеба, что ждет у моря погоды, ночами перечитывая чужие, старые письма, пытаясь создать из них научный труд, когда на самом деле они тянут на художественное произведение. Но к сочинительству не имею таланта. Видите, ко всему прочему, я еще и бесталанен. Вам нужен такой врач? Сомневаюсь.

Обескураженная женщина закрывает за собой дверь кабинета. Наверняка если и не станет жаловаться, то уж полученной только что информацией не преминет поделиться во всех пригодных для этого кругах. «У знаменитого Гальперина мать — монашка, а сам он чахнет от несчастной любви. Как интересно!» Да, выданной только что тирадой можно поставить себе зачет как врачу. Безусловно, теперь собственные тяготы не будут казаться женщине столь ужасными. Если уж и у доктора психологии такие проблемы, то чего же ожидать в этой жизни простым смертным? Да, определенно последний ее обращенный к нему взгляд был сочувственным. Наплевать! Зря только посоветовал забрать деньги в кассе. Терапия-то оказалась успешной. Ладно. Еще раз наплевать. Если бы можно было все как-то исправить, вернуть Алину, тогда он смог бы все ей рассказать, все объяснить. Хотя всего он и сам не понимает. Мать и тетка как сговорились. Молчат, как партизанки. А кому нужны эти тайны в могиле? Влад все-таки ученый. Он, как Бэкон, уверен: «Знание — сила». Он не считает, что знание может таить в себе опасность, несчастье, страдание. Ему подавай правду, какой бы она ни была. Надо все-таки делать что-то, надо делать. Так и пройдет вся жизнь в неведении и безделье. Но где теперь искать эту Майлз — Алину Щеглову, журналы с работами которой он собирает?

Влад уже стоит на крыльце своего центра, нервно похлопывая себя по карманам пальто. Забыл, что уже два года, как бросил курить. Мимо ровными рядами ползут в обычной московской пробке машины. В одной из них таксист улыбается маленькой девчушке, а женщина, сидящая рядом с девочкой, украдкой вытирает слезы. Из динамиков машины льется сильный, глубокий, низкий голос французской певицы. Где же в этом огромном мире Влад сможет найти Алину?