Любовь, опрокинувшая троны - Александр Прозоров

– Это куда?

– Ах да, ты же не знаешь… – поморщился хозяин. – Ладно, тогда просто жди. Я пришлю за тобой слугу.

Стол оказался накрыт в самом высоком месте дома – наверху угловой башенки, наверняка построенной для наблюдения за окрестностями. Однако для беседы без свидетелей это место тоже подходило прекрасно – здесь не имелось ни стен, ни дверей, за которыми мог бы спрятаться соглядатай. Лесенка же просматривалась из люка далеко вниз, благо вместо обычных ступеней тут были сделаны перекладины из балок.

– Дядя, у нас сегодня на ужин проповедь? – увидев монаха, усмехнулся рыжий паренек. – Это что-то новое. Я много прогуливаю церковь?

– Есть вещи более важные, чем церковь, – взялся за кубок князь Тюфякин. – И более интересные, чем охота.

– Я весь внимание, дядюшка!

– Тогда я должен тебе кое в чем признаться, Дима, – откинувшись чуть в сторону, посмотрел на воспитанника Григорий Васильевич. – Когда тебя привезли сюда впервые, тебе было всего семь лет.

– Да, я помню.

– Сомневаюсь, – покачал головой князь.

– Я помню, как все ходил вокруг этого дома и не мог понять, где находится река? А ты сказал мне, что она просто пересохла от жары.

– Сейчас речь не о том, Дмитрий! – вскинул руку Григорий Васильевич. – Трудность вышла в том, что ты еще не понимал, что можно говорить вслух, а чего нельзя. Поэтому то, о чем нельзя проговориться, тебе просто не сообщали. Дабы ты случайно не выкрикнул этого в игре с друзьями или на охоте. Или даже холопам, ибо есть вещи, о которых нельзя знать даже твоей собственной дворне.

– О чем ты, дядюшка? – Смешливость рыжего паренька стала ослабевать.

– О том, что ты живешь чужою жизнью, Дима. Ведь ты же помнишь, что я тебе всего лишь дядя, а не отец?

– Ты говорил, мой отец умер, Григорий Васильевич. – Воспитанник наконец-то стал серьезен. – А матушка с горя приняла постриг.

Над столом повисла тишина.

– Это правда, – кивнул князь Тюфякин. – Но ее постриг был не совсем добровольным. То есть совсем не добровольным. То есть… Дмитрий, ей пришлось надеть куколь, чтобы скрыть твое существование.

– Какая-то бессмыслица, – мотнул головой паренек. – Принять постриг, чтобы скрыть… Меня? Как такое может быть? И зачем?

– Покажи ему, святой отец, – предложил Григорий Васильевич.

Григорий Отрепьев достал из сумки печатку и протянул юному боярину:

– Это наперстный крест твоей матери, Дмитрий Иванович. Знак того, что я пришел от нее, и ее материнское благословение. Ты стал взрослым, царевич. Пришло время заявить свои права на русский трон.

– Кто?! – заметно вздрогнул рыжий паренек.

– Твой отец есть покойный государь всея Руси Иван Васильевич, – сказал князь Тюфякин. – Ты его третий, младший и ныне последний сын. Единственный законный наследник нашей православной державы.

– Это такая шутка? – Дмитрий в растерянности смотрел то на дядю, то на странствующего монаха.

– Ты поедешь со мной на Онежское озеро и там получишь все потребные доказательства, – ответил Григорий. – Возить с собой столь важные документы я не рискнул. Затем мы тайно проберемся в Польшу и там откроем твое истинное происхождение. Делать этого на Руси нельзя. Сторонники Годунова уничтожат тебя прежде, нежели ты успеешь возвысить голос. Открыв свое истинное происхождение, ты заявишь права на царский венец, доведя их до всех иерархов и знатных бояр. На это понадобится время, но оно у нас есть. К тому моменту, когда царь Борис отдаст Богу душу, про тебя будут знать все, и его сын уже не сможет занять трон, по праву принадлежащий тебе!

– Разумно, – кивнул Григорий Васильевич. – Свергнуть утвердившегося царя зело трудно, даже невозможно. Такого случая я не припомню. Но вот нового государя утверждают Священный Собор и Боярская дума. Для них твои права на престол станут неоспоримы.

– Я… Я… – в растерянности пробормотал царевич. – Но как? Не может быть!

– Надень наперстный крест, – твердо потребовал Отрепьев. – Отныне он твой!

– Дядюшка, ты поедешь со мной? – с надеждой вскинулся Дмитрий.

– Как ты представляешь меня тайно пробирающимся через порубежье? – слабо улыбнулся князь Тюфякин. – Нет, наш гость прав. Вам помогут только скромные монашеские одежды и тихие забытые дороги, по которым придется пробираться пешком. Я же к такому поведению не привык. Рано или поздно себя выдам. Опять же – удел, служба, родичи… Нет, здесь от меня пользы выйдет больше.

– Я хочу увидеть свою мать! – вдруг решил царевич.

– Не стоит, – покачал головой Григорий Васильевич. – За ней наверняка присматривают. Если тебя заметят и повяжут, все ее старания, все жертвы пойдут прахом.

– Но я… Мне нужно подготовиться! – все еще перепрыгивал с мысли на мысль паренек.

– Я нашел для тебя лучших учителей, Дима, – сказал князь Тюфякин. – Лучших воспитателей, лучших историков, лучших математиков, лучших мастеров ратного боя. Я с самого детства готовил из тебя царя. Ты справишься, племянник. А сейчас… Сейчас тебе надобно просто привыкнуть к тому, кто ты есть на самом деле. Государь…

И Григорий Васильевич склонил перед племянником свою голову.

* * *

Князь Тюфякин оказался хорошим наставником и обстоятельным руководителем. Он не просто выставил воспитанника за ворота, а выделил ему двух преданных телохранителей и полностью подготовил всех в дорогу. В первую очередь – обеспечил добротным снаряжением: рясами, штанами, обувью, заплечными мешками, оружием. Сабель монахам, понятно, не полагалось, но вот кистени да ножи прятались в поясных сумках и рукавах с легкостью. Между тем в умелых руках кистень является страшным оружием. Саблей от него не закроешься, кольчугу проминает, голову раскалывает, а коли враг в шлеме, то запросто оглушает.

Разумеется, Григорий Васильевич не просто сунул царевичу и охране по грузику на ремешке, а потребовал выучить основные приемы боя против оружного врага, потренироваться, поставить удар. Да плюс велел пошить снаряжение, да плюс закон Божий заставил повторить, дабы в беседах с мирянами не позорились, да еще какие-то хлопоты нашлись… И потому в дорогу путники выступили только в августе, а в Толвую добрались и вовсе в сентябре.

Инокиня Марфа встретила царевича на удивление спокойно. Поднялась навстречу вошедшему в келью пареньку, окинула взглядом, после чего вручила ему шкатулку с драгоценным свитком и оставила на полдня изучать записи, сверяя внесенные десять лет назад в «обыск» приметы с собственным телом.

Дмитрий Иванович вышел только к ужину и согласно кивнул смиренно ожидающей его ответа женщине:

– Да, я верю. Это обо мне. Не понимаю токмо, зачем все было делать так сложно, запутанно?

– Предыдущий государь полагал постричь тебя в монахи и тем самым лишить права на трон, – спокойно ответила Марфа. – Дабы он сего не сотворил, твоя матушка и родные дядьки назвали тебя мертвым и приняли постриг, как наказание за твою гибель. Зато тебя никто не искал, и теперь ты жив, ты возмужал, и права на царский венец остаются за тобой.