Мистер Ми - Эндрю Круми

В свете своей новой теории Руссо решил «переделать» сам себя, стал одеваться просто, отказался от всех мирских соблазнов. Салоны от этого пришли в восторг. Луиза высказала предположение, что он был отцом «антимоды», и, возможно, она права, хотя и здесь мы должны помнить, что понятие «слава» имело другое значение в те дни, когда единственным средством массовой информации была газета и когда пользовавшийся наибольшей популярностью еженедельник «Меркюр» во всей Европе продавался в количество семи тысяч экземпляров. Руссо, по сути, был салонной знаменитостью и заинтриговывал тем, что высказывал мнения, прямо противоположные взглядам людей, именующих себя философами и всячески восхвалявших просвещение и интеллектуальный прогресс.

Но для Руссо этого было недостаточно. Если ты восхваляешь простую жизнь, то тебе надо уехать из Парижа. В этом ему пошла навстречу мадам Д'Эпине, в салоне которой Руссо был самым ярким бриллиантом. Мадам Д'Эпине предоставила в его распоряжение свой домик недалеко от города Монморанси. Здесь Руссо мог воплотить в жизнь свою сельскую фантазию, которой последуют так много его единомышленников и которая принесет ему громкую славу в новом, более широком современном смысле. Возникший культ руссоизма вдохновит Марию-Антуанетту на организацию «пейзанских игр» в Малом Трианоне, и королева совершит паломничество на его могилу на острове Тополей в Эрменонвилле, где Руссо умер в 1778 году. Хозяин поместья, предприимчивый маркиз де Жирарден, назначит плату за посещение могилы, организует выставку вещей умершего писателя и издаст путеводитель по местам, связанным с именем Руссо.

Мифический статус острова Тополей был настолько высок, что некоторые из последователей Руссо, демонстрируя преданность его памяти, не брали лодку, а добирались туда вплавь. Другие долго готовились к духовному паломничеству, а двое-трое покончили с собой на острове, чтобы их похоронили рядом с обожаемым идолом. И именно Руссо, а не Вольтера и не энциклопедистов Робеспьер объявил святым покровителем Революции и с величайшей пышностью перенес его останки в Пантеон. Увенчанный лаврами бюст Руссо, высеченный из большого камня павшей Бастилии, пронесли по улицам Парижа в сопровождении шестисот одетых в белое девушек и эскорта гвардейцев. Тереза, которой не позволили участвовать в процессии, смотрела на нее из окна. Таков был посмертный триумф апостола простоты, чей сельский эксперимент привел к столь странным последствиям для него самого и для всех, кто его действительно знал.

Монтень укрылся в своем замке и вскоре стал жертвой депрессии; добровольное заключение Пруста в квартире на Бульваре Османн только укрепило его причудливый распорядок дня: порой он отправлялся среди ночи в «Ритц», чтобы «пообедать», а потом, словно призрак, прокрадывался домой и спал весь день. Опасности, которыми грозит уединение, хорошо известны, но из всех знакомых Руссо лишь один выразил опасение, когда тот объявил о своем намерении удалиться в Монморанси, и этот один был Мельхиор Гримм.

По рождению немец, на десять лет моложе Руссо, он был литературным критиком, отличавшимся аналитическим складом ума и проницательностью суждений. Руссо познакомил Гримма с мадам Д'Эпине, они исполняли в ее салоне музыкальные произведения, включая пьесы, сочиненные самой хозяйкой (эта замечательная женщина написала также удивительный roman-a-clef), и Гримм скоро стал ее любовником. Именно он пророчески предостерегал Руссо по поводу его решения поселиться в деревне к северу от Парижа. И именно его Руссо будет считать виновником тех странных событий, что положили конец его пребыванию в Монморанси, заставив его бежать оттуда, опасаясь ареста или смерти. Ибо Руссо, отыскав себе темную и одинокую камеру, где он мог сочинять великолепные произведения, одновременно выпустил на волю тех демонов, что привели его на порог безумия.

Так почему он писал? Пожалуй, лучшее объяснение предложила Джилл Бренд он, когда мы как-то раз пили кофе в буфете. Всеми писателями, сказала она, движут сексуальные побуждения; поразмыслив, я почти готов был с ней согласиться. Спросите любого, что бы он сделал, если бы выиграл миллион фунтов стерлингов, и он обязательно начнет фантазировать, как в него влюбляются красивые женщины (или мужчины, или, если на то пошло, овцы). Деньги — один способ завоевать секс; слава — литературная или любая иная — другой; всякое сочинительство, возможно, — просто несбыточная мечта о великом счастье быть любимым. Сколько раз мы слышали от звезд рока, что они научились играть на гитаре лишь для того, чтобы привлечь девушек; стоит ли тогда удивляться, что кто-то становится писателем, философом, астронавтом или диктатором с той же самой банальной целью? В начале одиннадцатой книги своей «Исповеди» Руссо пишет о фуроре, который вызвало появление «Юлии» в 1761 году. Мнения критиков разделились: Гримм считал роман плохо построенным, напыщенным и нелепым. Но женщины, с радостью сообщает Руссо, пришли в безумный восторг; самым главным вознаграждением, которое ему принесла «Юлия», было то, что теперь, в возрасте сорока восьми лет, он мог обладать любой женщиной, которая ему приглянется, как бы высоко ни было ее положение в обществе. Особенно привлекало женщин в романе то, пишет Руссо, что они воображали, будто он списан с его собственной жизни; убежденные, что Юлия действительно существует, посетители умоляли показать им ее портрет. Юлия действительно существовала, и ее звали Софи Д'Удето; она была невесткой мадам Д'Эпине, ей было двадцать шесть лет, но, когда она появилась на сцене, Руссо уже написал половину романа. Однако он сразу узнал в ней свою «первую и единственную любовь»; женщина, о которой он писал роман, вдруг предстала перед ним наяву. Это был «белый лист», на который Руссо мог проецировать свои сексуальные фантазии; он даже описывает в «Исповеди», как до встречи с ней злоупотреблял онанизмом. Точно так же Пруст создал свою Альбертину задолго до того, как несчастный Альфред Агостинелли занял место, которое было приготовлено для него с терпением строящей гнездо птицы; но по крайней мере Агостинелли был красив, хотя и несколько полноват. Софи же была обезображена оспой и так близорука, что современники говорили о ее косоглазии. Тем не менее Руссо совершенно помешался от любви к ней и заставлял Терезу носить Софи страстные письма, написанные примерно в том же стиле, как и те, что он все добавлял к своему роману. Уже в это время в нем проявилась тенденция отождествлять фантазию с действительностью, что совсем не нравилось мадам Д'Эпине. Она выгнала его из своего сельского дома, и оскорбленный Руссо закончил роман уже в своем донжоне в Монлуи.

Джилл Брендон считает, что всеми писателями движут сексуальные побуждения; затем, словно связав в уме эти две темы, она спросила меня, как идут дела у моей «группы», произнеся слово «группа» тоном, в котором слышались не только кавычки, но и какое-то альтернативное значение, словно это был эвфемизм, означавший некий известный нам обоим секрет. Дела идут отлично, ответил я. К этому времени состоялись пять или шесть встреч, на которых присутствовала одна Луиза.

— И много народу приходит? — спросила Джилл.

Я пожал плечами и сказал, что мы пока только раскачиваемся, но я не собираюсь отказываться от этой мысли. Затем, следуя своей внутренней логике, она сказала: