Непокорная пленница - Вирджиния Линн

— По-моему, это был не нектар, а пистолет или что похуже, — дрожащим голосом сказала она, когда поцелуй закончился.

Легкий смех — и Каттер посадил ее на плоский верх низкой стены, придерживая за спину, слегка придвинул к себе, и их бедра оказались на одном уровне.

Вокруг Уитни клубилась густая листва, белые цветы, каскадом падающие со стены, наполняли ночной воздух крепким, сладким ароматом. Он осторожно раздвинул ей колени, одну ее ногу обхватил своими двумя, и белый муслин вспенился, как сливки.

— Пестики, тычинки, венчик — по-моему, это сейчас не важно. — Он почувствовал, как задрожали ее ноги, когда он ладонями провел по их изящному контуру, слегка массируя нежную плоть, потом под пеной муслина руки двинулись выше и притянули ее к нему.

Испуганная прикосновением к голой коже, давлением твердого тела, стоявшего у нее между ног, Уитни сквозь охвативший ее горячий дурман попыталась протестовать:

— Каттер, нет!

— Нет? — мурлыкнул он ей в шею, туда, где пульсировала жилка. — Ты уверена?

Рот вдавился в шею, она запрокинула голову, и цветок выпал из светлых кудрей и упал ей на грудь между их телами. С каждым вдохом они оба впитывали его тяжелый аромат. Медленно, словно через силу, Каттер сдвинул горловину ее платья и освободил груди. От неожиданной атаки холодного воздуха Уитни всхлипнула и обеими руками вцепилась ему в плечи.

— Каттер! Да!

— Да? — Ладонь накрыла отвердевший пик груди и медленно и нежно двинулась по кругу, отчего у нее перед глазами посыпались многоцветные огоньки.

— Нет! То есть да. Конечно, да.

— Уверена, тигренок? Если ты имеешь в виду — делай, что хочешь, — я так и сделаю.

Дрожа всем телом, Уитни постаралась выкарабкаться из огня, в который ее вверг Каттер. Трудно было сосредоточиться, потому что с помощью ласк он умело манипулировал ее дыханием, и какое-то время она не могла вспомнить, о чем они говорят.

— Да, уверена, я хочу, чтобы ты остановился, — сказала она, но даже для собственного слуха голос прозвучал слабо и неубедительно.

Так хорошо было лежать в его руках, упиваться поцелуями, но Уитни скорее согласилась бы, чтобы он отвез ее на равнину и уложил под звездами, чем на то, чтобы он взял ее таким образом — во дворе материнского дома.

— Только не так, Каттер, только не так!

Каттер расслышал отчаяние в ее голосе, рука замерла на полной груди, он посмотрел на нее. Спутанные волосы шелком окутывали лицо и плечи, а глаза стали огромными, в тусклом свете дальнего фонаря они взывали с молчаливой мольбой. Ему нелегко было выбраться из горячечного тумана вина и желания, но он наконец расслышал, что в панике повторял ее голос.

Каждый удар сердца галопом гнал через все тело настойчивое желание, Каттер боролся с намерением опрокинуть ее на спину на этой стене и задрать юбку ей на голову. Только не так — а как?

Каттер выпустил ее; отступив на шаг, он смотрел, как она натягивает лиф платья, одергивает юбку, разглаживает ее на боках. Смятый цветок остался лежать между грудями, и он с трудом подавил позыв вынуть его оттуда.

— Никогда тебе не стать садовником, — заметил он; голос был замечательно спокоен для человека, который в это время боролся с желанием перекинуть ее через плечо и оттащить к себе на кровать.

— Кем?

— Садовником. Никакие из твоих растений не будут оплодотворяться, и что ты тогда будешь делать? ;

Она уставилась на него, не способная придумать ответ. Как сказать, что она хочет его, но только не в патио его матери? Слова не выходят из горла, она не умеет их говорить. Она села и просто стала на него смотреть.

Он протянул руку, взял ее за подбородок, и если бы не враждебный тон, она бы подумала, что он старается быть нежным.

— Все в порядке, душечка. Я начинаю привыкать к твоей манере насмехаться. По крайней мере ты не начинаешь мелодраматичный вой насчет своей треклятой девственности — или ее потери.

Она вспыхнула:

— Это не то, что ты думаешь!

— И никогда не было. — Его рука упала.

Перебор алкоголя и измотавшая его страсть замедлили реакции Каттера, так что когда позади послышался шум, первой его услышала Уитни. У нее расширились глаза, черные зрачки поймали свет, идущий от фонаря;

Каттер быстро встал, защищая ее собою. Он зря беспокоился. Не она была в опасности.

— Мне надо было постучаться? — послышался прохладный вежливый голос, и Каттер подумал, что лучше бы он сюда не возвращался. Надо было уехать, оставив Уитни с матерью.

Но ничто не отразилось на его лице, когда он беспечно поздоровался:

— Дэниел. Ты рано вернулся.

— Это как посмотреть. По-моему, я вернулся поздно.

Каттер коротко вздернул плечи и сделал попытку защитить Уитни:

— У нее есть…

— Помолчи, — остановил его Дэниел и шагнул вперед, под свет фонаря. Он отметил взглядом пылающее лицо Уитни, смятую на коленях юбку, взбудораженное состояние Каттера и любезным тоном добавил:

— По-моему, нам надо поговорить.

«О Господи, — подумал Каттер, — только не сейчас!

Может быть, когда я протрезвею, но не сейчас!»

Вслух он сказал:

— Для меня лучше было бы завтра, к тому же ты устал с дороги.

— Ты имеешь в виду поездку ради того, чтобы спасти твою шею? — Дэниел сделал еще один шаг вперед, и Уитни увидела, что он такой же высокий, как Каттер, даже выше, и что его светлые глаза горят злостью. — После того как мисс Брэдфорд — я правильно понял? — уйдет спать, я бы хотел, чтобы ты задержался и мы бы поговорили.

Пожалуйста, сделай одолжение.

Мягкий голос напомнил ей Каттера: за гладкими словами звенела сталь, и Уитни поежилась, спрыгнула со стены — юбка обвила босые ноги, — перевела взгляд с одного решительного лица на другое, пробормотала «спокойной ночи» и улизнула не оглядываясь.

Дэниел взглянул на ружье, лежащее на столе, перевел взгляд на Каттера, увидел настороженные глаза и нахмурился.

— Надеюсь, ты помнишь, что есть определенные вещи, которые я требую соблюдать в моем доме, — начал он любезным тоном. Каттер кивнул, и он продолжал тем же вежливым голосом:

— И я не желаю мириться с тем, что похищают молодых женщин, таскают их по всей округе, какие бы причины ни выдумывались в оправдание.

Каттер злобно сверкнул глазами; но ему и раньше приходилось терпеть неприятные разговоры с отчимом, и он знал, что все попытки выдержать словесную баталию с красноречивым адвокатом будут тщетны.

Неудивительно, что Коулмен считается лучшим — и самым безжалостным — юристом в законодательной системе Аризоны. С годами уважение к отчиму не уменьшилось, потому что, несмотря на бурный подростковый период и постоянно мятежный дух Каттера, между ними существовала искренняя привязанность. Если бы не это, его бы не задевало бичующее презрение Дэниела.