Непокорная пленница - Вирджиния Линн

Возможно, это навеет на нее сон.

Ночь наполнила воздух мягкими тенями, сквозь обилие цветов на лианах, свисающих с садовых решеток, просвечивал одинокий фонарь. Запах жасмина и гардений мешался с тяжелым, густым запахом цветов, которые Дебора назвала лунными, — она объяснила, что они открываются только ночью, — большие белые бутоны раскрываются и в темноте источают свой аромат.

Уитни села на плетеный стул и тихонько щелкнула по цветку, наблюдая, как он задрожал — легко, как крылья бабочки.

— Ты знаешь, что цветы — это органы размножения растений? — послышался вопрос.

Уитни вздрогнула, обернулась и уронила цветок, он спланировал, как огромная снежинка, и упал к ее ногам.

Уитни во все глаза смотрела на Каттера. Он лениво прислонился к дверному проему на входе в патио, одну руку закинул за голову, вторую упер в бок. На руке болталось ружье; он оттолкнулся от дверного косяка и неуверенными шагами пошел через патио. Уитни подумала, что он пьян. Очень пьян. Она напряглась. Каттер обычно не напивался сверх меры.

Дойдя до маленького столика, Каттер бросил на него ружье, подошел к Уитни и так же, покачиваясь, наклонился и поднял цветок. Повертев его в длинных пальцах, он сказал приятно урчащим голосом:

— Ваш цветок, миледи. — И с поклоном подал его.

Уитни взяла цветок, потому что не знала, что еще делать. Потом она об этом пожалела, потому что Каттер обхватил ее руку и, постукивая пальцем по бархатному лепестку, стал объяснять назначение цветка в растительном мире.

— Это, моя дорогая', бутон — видимо, тебе это известно, — вот это венчик. Но то, что спрятано внутри этого эффектного цветка… я сказал что-то волнующее? Нет?

Ты дернулась. Моя ошибка. Теперь…

— Каттер., — Чш-ш. У нас урок ботаники, и если ты будешь внимательно слушать, я тебя кое-чему научу… — Дыхание, насыщенное парами вина, грело ей щеку.

Когда он был так близко, Уитни ничего не соображала, она только чувствовала, что худощавое тело слегка прижалось к ней, а платье и шаль были такие тонкие…

Дрожь пробежала по телу от шеи до пят, но Каттер, кажется, не заметил.

— Видишь эти палочки? По-моему, это тычинки. А может, пестики… не важно, их трудно различить, они так глубоко. — Он погладил пальцем цветок и тронул тонкую нить. — Так совершается оплодотворение — ты знаешь про оплодотворение, не правда ли? Думаю, знаешь.

В любом случае, тигренок, чтобы растение оплодотворилось, ему требуется помощь. — Другую руку он протянул за ее спину, вплел пальцы в раскинутые по плечам волосы, приподнял их и стал медленно массировать ей шею.

Под мягким нажимом пальцев напряженные мышцы стали расслабляться, и Уитни потеряла нить лекции, покачиваясь как травинка на ветру.

— ..растения, которые оплодотворяются ночными насекомыми, часто бывают бледными и обладают тяжелым запахом — я не слишком быстро излагаю?

Она помотала головой и, собрав остатки разума, отступила на шаг. Он снова распустил ее волосы по плечам, но рука упала ей на бедро и притянула к себе.

— Каттер…

Слегка повернув ее, он заткнул цветок ей за ухо, тыльной стороной руки погладил по щеке, большим пальцем приподнял за подбородок, чтобы взглянуть в лицо.

— Даже растения это делают, душечка. Это просто. Я знаю, что ты знаешь, как…

— Каттер!

Сонные глаза приоткрылись, чувственные губы растянулись в улыбку.

— Не помогло, тигренок. Я ходил вниз по реке — черт, я зашел в эту реку, и все равно не помогло.

— Я не знаю, о чем ты говоришь.

— Я знаю. Наверное, так лучше.

Она прищурилась и оглядела лицо, ленивую улыбку, глаза и черные волосы, упавшие на лоб.

— Ты пьян.

— Это так, душечка. Пьян от вина, пьян от желания… и просто пьян.

Она опустила взгляд на рубашку, такую безупречную с утра, — теперь она была мятая, грязная и распахнута на груди. Аккуратные брюки, заправленные в высокие сапоги, тоже стали как жеваные.

— Что скажет твоя мама? — жалобно сказала Уитни и покраснела, потому что он расхохотался.

— По-моему, сейчас ей есть о чем подумать, кроме состояния моей одежды.

Он снова поймал ее руку, твердо, но без угрозы обхватил пальцами запястье. Что за чертовщина! Он провел день и часть вечера с очень податливой молодой леди, и вот пришел домой, нашел Уитни в патио, тонкое платье не скрывало ее заманчивых округлостей, и он готов бежать туда, откуда пришел. Этот огонь не погасить, даже если снова нырнуть в холодную воду.

Глядя на его спутанные ветром волосы цвета воронова крыла, видя, как глаза расширились от желания, которое она так хорошо понимала, Уитни почувствовала, как сжалась ее грудь. В последние несколько недель она обещала себе, что никогда больше не даст Каттеру соблазнить себя словами и ласками, но когда его руки с подрагивающими пальцами гладят ее, невозможно вспоминать те клятвы, что она себе давала в его отсутствие.

Каттер поднес ее руку к губам и, не сводя с нее глаз, стал целовать ладонь с небольшими мозолями. Он перецеловал их все до одного, потом языком коснулся центра ладони, прислушиваясь к участившемуся дыханию, коснулся губами бугорка над запястьем. На ее руке со вчерашнего дня остались синяки, и он потерся о них губами.

Каттер подхватил ее под локти и нежно приподнял, так что руки уткнулись в грудь под раскрытой рубашкой. Это оказало на нее парализующее действие, она чувствовала подушечками пальцев мускулы плоского живота, волосы, покрывавшие грудь, и частое, гулкое биение сердца.

Каттер погладил ее руки вверх к плечам, придвинул к себе, прижал ее грудь к своей голой груди, и Уитни услышала звон колоколов, предупреждавших, что нужно как можно скорее бежать от него. Но как это сделать, когда его рот нашел нежный, уязвимый участок за ухом и целовал его так, что языки огня разбегались по жилам.

Зная, что нужно остановить его… остановить себя…

Уитни уперлась руками ему в грудь. Резко сократились мышцы, и он прижал ее к себе еще теснее, так что ее руки оказались в ловушке. Поддерживая затылок, Каттер массировал ей голову под волосами, его рот переместился на шею, другая рука легла на ягодицы и приподняла ее от земли.

— Каттер… Каттер, не надо! — сумела выговорить она, но невнятно, потому что он вызвал в ней содрогание таких мускулов, о которых она не знала, и внизу живота взорвался вулкан.

— Не надо? Что не надо? Не надо останавливаться? — Захватив ее губы, он ее чмокнул — крохотный поцелуйчик, который никак не мог ее удовлетворить. — Открой ротик, тигренок, — прожурчало прямо в губы. — Думай, что ты — цветок, а это… — большой палец пробежался по верхней губе, — это лепестки. Дай мне немножко нектара, любимая… правильно, открой. — Язык проскользнул между губами и шевельнулся внутри, выбивая из-под контроля все чувства.