На родной земле - Валерий Пылаев

Уж не знаю, чем Молчану пришлось расплатиться за то, чтобы приоткрыть занавес будущего, но выглядел он действительно неважно. Будто бы не спал трое суток подряд — бледный, измученный, с синяками под глазами. Даже борода будто бы чуть поредела. Мне вдруг стало стыдно.

— Прости, дед. — Я опустил голову. — Не уразумел, что к чему. Расскажи, чего видал.

— Да почти что и ничего, — буркнул Молчан. — У простого человека — что у пахаря, что у гридня, что у самого князя — подглядеть несложно. А вокруг ведуна завсегда что-то мельтешит да вьется — разве увидишь? А в тебе, боярин, сила великая, оттого и грядущее твое даже от меня прячется. Самую малость увидел, и той немного.

— И чего там?

Я уже догадался, что ни благоприятного прогноза, ни конкретных инструкций я не дождусь — но хоть что-то…

— Да муть одна. — Молчан махнул рукой. — Чем закончится — не ведаю. Вот разве кого с собой брать, а кого дома оставить — подскажу.

— Вигдис… Видана просится, — отозвался я. — Брать?

— Нечего, дома пусть сидит. — Молчан мотнул головой. — Люб ты девке, боярин, да только не к добру это. Чую, через то погибель ей будет. Ежели с тобой пойдет — назад уж не вернется.

Бррр… Ужасы какие. Значит, не берем.

— Конунгу дружину свою бросать нельзя, сам знаешь, — снова заговорил Молчан. — И Эйнара, что бороду бреет, тоже не бери. Невредный он мужик, да только и пользы тебе от него в дороге не будет. Лешака своего чудного возьми — ежели верно все я разглядел, поможет тебе сильно.

— Йорда? — уточнил я.

— Его, — Молчан закивал и указал на дверь. — И того, что завсегда с тобой то волком бегает, то птицей летает — тоже бери. Непростой он зверь, недобрый, да вы с ним уж навсегда повязаны. Сгинешь — и ему не жить. Стало быть, помирать буде, а тебя сбережет… И Ошкуя-сказителя бери. Он хоть и питие любит — а все человек неплохой, от него зла не жди.

— А от кого ждать? — Я сложил руки на груди. — Никак, задумал кто против меня дурное?

— Айна, — поморщился Молчан. — Которая с косищами. Хорошая она девка, ладная, да только сердита на тебя. И так ее злоба заедает, что самой белый свет не мил. Может, вредить и не станет, да только ей подле тебя ходить — мучение. Пожалей девку… И вторую — ту, которую свеи гидьей кличут — тоже пожалей.

— Катарину?

— И ей ты люб, боярин, хоть и режь — не скажет. — Молчан заозирался по сторонам, и, заприметив лавку, уселся. — Тебе зла не сделает, да только у самой столько чертей за плечами — вовек не сосчитаешь. Тяжко ей, да так тяжко, что снекка твоя не выдержит.

Я даже представить себе не мог, о чем говорит Молчан, но обострившаяся чуйка подсказывала — не спорь. Кате сейчас лучше держаться подальше от меня… да и от «Гардарики» тоже.

— И за Ратибором Тимофеичем приглядывай, боярин. — Молчан нахмурился и пригладил бороду. — Честный он человек, простой, да только кручина у него на сердце — самой ночи чернее. Такая, что никаких дум за ней не видать. Скрыт от меня воевода, даром, что бесхитростный он, как дитя. И сам бы рад дома остаться, да ежели князь велел — пойдет за тобой.

Да уж… нехорошо. И что такое могло приключиться с Ратибором, что он вдруг так… приуныл? Неплохо бы расспросить его — но на это у меня еще целых несколько дней пути на снекке. А вот Молчана я увижу еще нескоро, так что самое время хотя бы попробовать разузнать о том, что еще со вчерашнего дня мучило меня самого.

— А ты сам на острове, где капище, бывал? — Я устроился на лавке рядом с Молчаном. — Уж раз столько лет живешь — поди, хоть раз, да видел идол Руевитов с мечом железным?

— Видел, — усмехнулся Молчан. — Такое разве забудешь? Верно говорят — семь личин у Руевита, одна другой страшнее, и все одним шеломом накрыты. Как бы не осерчал старый, что ты у него меч отобрать задумал.

— А и пусть серчает, — проворчал я. — Мое дело правое.

— Хорошо, ежели так. — Молчан протяжно вздохнул. — Да только про меч тот я всякое слышал. Слышал, да не верил — а сейчас думаю, что и зазря.

— Это чего? — Я тут же навострил уши. — Чего про меч говорят?

— Сам я мальчонкой под стол пешком бегал еще, когда ведун старый сказывал, что в давние времена, когда ни Вышеграда, ни Каменца, ни самой земли скловенской еще не было, воплотился Род-Вышень в Сварога, бога-кузнеца, да сковал меч необычный, что над всеми мечами старший. Да как сковал — так и разбил. — Молчан на мгновение замолк, вспоминая старое сказание. — На десять частей разделил, да все и припрятал. И не абы куда, а в места особые. И наказал: покуда все части меча того на месте — будет стоять земля скловенская.

— И там, на острове, одна из частей? — догадался я. — Так? И ее лучше не брать?

— Брать, не брать… раньше думать надо было, а снявши голову по волосам не плачут. — Молчан невесело ухмыльнулся. — Разве люди, а особенно князья, кого послушают, хоть и самого Сварога? Прознали хитрые да стали искать, где он куски те запрятал. А как все найдут — тут большой беде и быть. Сгинет земля скловенская, совсем конец ей придет, а за ней и другим землям, ежели…

— Конец времен? — встрял я. — Свеи называют его Рагнарек…

— Обожди, покуда я говорю! — Молчан пригрозил мне пальцем. — Быть беде неминуемой, да говорят еще, что придет богатырь, что все куски отыщет, да меч тот заново скует… То ли сам Сварог то будет, то ли обычный человек, но ежели поспеет — тогда устоит Явь, с Навью насовсем не смешается.

— А ты знаешь, где Сварог другие куски припрятал, дед? — осторожно поинтересовался я. — Ежели один на капище Руевитовом, то и другие, поди, на земле скловенской сокрыты?

— То мне не ведомо, — ответил Молчан. — Да и не надо, боярин, меч Сварожий, ни тебе, ни князю. Гиблое то дело.

— Почему?

— Чую я так. Никто не сказывал — да сам разумею. В том мече не токмо сила великая, а и тяжесть неподъемная. Только самому Сварогу такой по руке придется. А простой человек ежели возьмет, так надорвется. — Молчан вдруг посмотрел мне прямо в глаза. — Может, и оборонит богатырь землю скловенскую, да как меч опустит — так и сам рядом костьми ляжет.

Я выдернул из головы штекер и еще какое-то время просто лежал на огромной двуспальной кровати, привыкая к реальности. Точнее, убеждая самого себе, что мой настоящий мир, хоть и сузившийся до размеров гостиничного номера, все еще здесь. А там — подделка. Яркая, красочная, захватывающая — но все-таки подделка. Игра, в которой года полтора как никому не нужный тридцатилетний писатель стал сначала тэном, потом ярлом… а теперь вот понемногу готовит себя к роли Правителя Вселенной.

Я провел ладонью по покрывалу, но даже холодное прикосновение синтетической ткани не вернуло меня «обратно». Сказывался очередной сверхпродолжительный нырок в вирт — несколько суток за вычетом перерывов на туалет и пару сникерсов с энергетиками. Я даже спал в игре, и теперь минуты полторы тупо пялился на собственную ладонь, пытаясь понять, куда подевалась латная рукавица.