Погибель королей - Дженн Лайонс

Принц-наследник Дарзин заморгал. Затем он выпрямился и долго и пристально посмотрел на Кирина. Несмотря на все наставления Сурдье, Кирин не отвел взгляд.

Почему его удивило то, что у Дарзина голубые глаза? Сейчас, задним числом, это казалось очевидным.

«Ты похож на него, – сказала Морея. – Ты даже носишь его цвета…»

Кирин смотрел на него слишком долго. Дарзин растерянно нахмурился.

– У тебя голубые глаза… – прошептал Дарзин и пристально вгляделся в лицо Кирина, словно хотел запомнить его. Глаза Дарзина блеснули; кажется, он начал что-то понимать. Он холодно улыбнулся и облизнул губы. – А я-то решил, что Таджа меня не любит.

Кирин крепче сжал арфу.

Дарзин усмехнулся.

Даже вопли Ксалтората не приводили Кирина в такой ужас.

– Мы забавляем тебя, Дарзин?

Наследный принц подавил смех и смущенно взглянул на генерала Миллигреста.

– О, вовсе нет. Прошу прощения, я просто вспомнил смешную шутку. Юноша собирался сыграть нам песню, да?

Генерал еще немного посмотрел на него, затем повернулся к Кирину.

– Давай, играй что-нибудь.

На Кирина накатила тошнота. Он вдруг с ужасом понял, что Ола и Сурдье были правы: зря он сюда пришел. У Красавчика голубые глаза.

Кирин склонился над арфой и немного ее подстроил, стараясь унять дрожь и вспомнить песню – хоть какую-нибудь.

Сурдье часто говорил, что как музыкант Кирин безнадежен. Кирина это обижало, но он знал, что отец говорит правду.

У него не было интереса к музыке. В детстве у Кирина всегда находились более важные дела, чем сидеть в темной комнате и практиковаться в игре на инструменте. А теперь, когда он вырос, в его жизни появились новые развлечения, не говоря уже о женщинах, которые отвлекали его от занятий. Он сносно играл на арфе, но он не был влюблен в музыку. Когда у Кирина сломался голос, он обнаружил, что его пение радует клиентов, и решил, что этого достаточно.

Он замер, пытаясь вспомнить старые песни, которые отец заставил его выучить. Ему вдруг показалось, что он их забыл, но после первых нерешительных нот Кирин заиграл более уверенно.

Он мог бы дергать за струны и в случайном порядке – это ничего бы не изменило. Арфа не позволила бы ему играть плохо. Комната, его тревоги, мысли о демонах и принцах – все это перестало существовать. Он чувствовал только то, что вокруг него плывут, танцуют в воздухе серебряные аккорды.

От серебряных струн у него заболели пальцы, но ему хотелось играть дальше. Кирин подавил в себе это желание, и музыка смолкла. Он поднял взгляд и увидел, что Миллигрест смотрит в стену с выражением почти забытой боли и печали. Принц Дарзин слушал, закрыв глаза и открыв рот; когда настала тишина, он встряхнулся, словно просыпаясь.

– Хм. Думаю, с тобой она будет в надежных руках. Ты ей нравишься, – заметил генерал. – Ее зовут Валатэя.

– Валатэя? – Ответ прозвучал как вопрос.

– Особенные арфы, как и особенные мечи, имеют имена. Она – арфа ванэ. На их языке ее имя означает «Печаль»[52]. До сегодняшнего дня она всегда принадлежала Миллигрестам, так что заботься о ней как следует. – Последняя фраза обладала весом приказа.

– Да, главнокомандующий. – Кирин накрыл арфу и на мгновение забыл о той опасности, которая ему грозит. Эта арфа была самой прекрасной из тех, которые он когда-либо слышал. Сурдье будет так счастлив. Как он сможет злиться на Кирина после такого подарка? Если даже он, Кирин, звучит так хорошо, когда играет на ней, то какой звук будет у Сурдье?[53]

– Могу я идти?

– Разумеется. Иди, покажи отцу свою награду.

Кирин ушел с такой скоростью, какую смел развить с арфой в руках.

Когда он ушел, в комнате воцарилось молчание. Его нарушил Дарзин:

– Что ж… Если не возражаете, то я тоже пойду…

– Чепуха, Дарзин. Ты же хотел поужинать со мной, верно? Я и помыслить не могу о том, чтобы тебя разочаровать.

– Да, конечно, это честь для меня, но… м-м… срочные дела. Вы же понимаете.

– Нет, не понимаю. Ты сказал, что пришел вместо отца. Какое дело может отвлечь тебя от этого?

Дарзин нахмурился.

– Я предположил, что вы пригласили отца только из-за мальчишки. Я благодарен вам за это, ведь мальчишка, очевидно, один из нас. Но я понимаю, что вам неприятно мое общество. Отпустите меня, и тогда я сообщу отцу, что мы нашли одного из пропавших наследников нашего дома.

– Считайте, что это – твой шанс произвести на меня хорошее впечатление. А тебе непременно нужно это сделать. Ведь только тогда ты убедишь меня, что твой сын и моя дочь не настолько близкие родственники, что брак между ними исключен.

Принц-наследник заскрежетал зубами, смиряясь с поражением.

– Разумеется. – Дарзин махнул рукой в сторону инструментов. – Вы же понимаете, что мальчишка вырос на улицах. Он при первой же возможности продаст вашу драгоценную арфу – может быть, уже сегодня.

– Нет. Я видел его лицо. Он скорее умрет. – Главнокомандующий пожал плечами. – Кроме того, это не мое решение. Мальчишкой заинтересовался император. Я не хочу стать тем человеком, который допустит, чтобы мальчишке причинили вред.

Дарзин де Мон скривился, словно ощутил во рту вкус желчи.

– Да, конечно. Я тоже.

Я очнулся в одиночестве, лежа на циновке из тростника. Пещеру, в которой я находился, заполнял сырой звук воды, капающей с камня. Свой сон я помнил на удивление четко – скорее всего, потому, что это был первый сон, который я видел после того, как призванный Тьенцо демон вырвал часть моей души.

Была ли это галлюцинация? Может, это связано с тем, что я чуть не утонул? Или у меня действительно состоялся задушевный разговор с самой богиней удачи? Сон казался сверхъестественным – но не более чем остальные события прошлой недели. Неужели я в самом деле выжил при проходе через Пасть, выжил в ходе встречи с дочерью Лааки и пел дуэтом с драконом?