Холодная песня прилива - Элизабет Хейнс

Ответа по-прежнему не было. Мне сделалось страшновато: может, я допустила серьезную оплошность?

— Только что он заказал танец и на этот раз заплатил, так что я ему станцевала. Но он торчит в клубе, он следит за мной, и мне это не нравится. Как бы он не вздумал потащиться за мной до самого дома.

Это обвинение я ничем подкрепить не могла, но именно оно зацепило Фица. Пока я работала здесь, я представляла для него ценность, и он никому не позволил бы нарушить сложившиеся отношения.

— Как он выглядит? — спросил Фиц.

— Высокий, лысый, жирный такой, в светлом сером костюме и очках.

— Очаровашка.

Я улыбнулась, уткнулась взглядом в свои голые колени.

— Обычно меня так легко не напугаешь, Фиц. Как правило, я сама умею позаботиться о себе. Неловко лишний раз просить о помощи.

— Знаю, — мягко ответил он. — Но это и для бизнеса плохо, даже если он платит. Никто не должен тебе досаждать, ты здесь работаешь. Я обо всем позабочусь: он не увяжется за тобой. Лады?

Я радостно кивнула и поднялась.

— Спасибо, — поблагодарила я. — Извини, что отвлекла тебя от дел.

— Не беда.

Я прошла по коридору до лестничной площадки и там оглянулась. Он смотрел мне вслед. Провожал взглядом или проверял, не попытаюсь ли я сунуть нос в другие комнаты? Похоже, он все еще не вполне доверял мне.

Подоспела я как раз к последнему своему танцу. Я так устала, что выбрала медленный, эротичный, и выдала все, что возможно изобразить без участия партнера. В переднем ряду лоснился от пота розовый Данкерли. Сзади, в ВИП-кабинете, уселся Фиц с Никсом и Диланом. Они болтали, попивали русскую импортную водку и смотрели на меня.

Закончив, я послала воздушный поцелуй немногим мужчинам, еще не покинувшим клуб, хотя в такой поздний час, чуть ли не на рассвете, каждому следовало бы храпеть в постельке под боком у жены. Я вернулась в гримерную, надела джинсы, кеды, толстовку, стерла макияж и забрала волосы в конский хвост. Я попрощалась с девочками, которые еще наводили красоту, и вышла через черный ход.

Здесь, в переулке, было тихо. Занимался серый рассвет. Ни Данкерли, ни кого-либо другого в поле зрения. Я в глубине души надеялась, что меня проводят домой — Дилан, а то и сам Фиц, впрочем я была бы рада и Никсу. Но вокруг никого не было видно. Я обошла клуб и у парадной двери поймала такси.

Утром в понедельник выяснилось, что Данкерли приболел и какое-то время не сможет ходить на работу. Понятное дело, поползли слухи. Я даже слышала гипотезу, будто отдел кадров вынудил его взять больничный из-за обвинений в домогательстве и скоро его уволят. По другой версии, он и впрямь был болен и, наверное, уже не вернется. Так или иначе, я поверила, что никогда больше не увижу этой сытой жирной морды, и меня это более чем устраивало.

Ванну мы поехали искать вместе с Джимом. Я была ему за это благодарна. Вопреки тем резким словам, что пришли мне на язык поутру, Джим начинал мне нравиться. Он охотно провез меня повсюду, куда я собиралась, и при этом всю дорогу поддерживал разговор о судах, о том, можно ли на судне типа моего отправиться в путешествие, и если можно, то куда. На эту тему мы долго изощрялись. Джим выбрал Дальний Восток; я заявила, что ни за какие коврижки не выйду в Индийский океан, ведь там разбойничают сомалийские пираты. Все это, конечно, был пустой треп: я никогда не управляла судном, тем более в открытом море.

Вернулись мы с пустыми руками, хотя на рынке в Ситтингбурне видели кое-что стоящее. Я искала нечто крутое — может быть, даже подлинный образчик Викторианской эпохи, если его удастся без лишних хлопот подсоединить к водопроводу на барже.

В кафе в центре садоводства мы выпили чая и перекусили: мне — картошка в мундире, ему — «завтрак пахаря». Это было так по-семейному — в выходной день вместе делать хозяйственные покупки.

— Дальше куда? — спросил он.

Я рассмеялась.

— Ты же не мой водитель, — сказала я. — Не хочу злоупотреблять твоей любезностью.

Мы вернулись в марину и, поскольку в угасающем вечернем свете это казалось самым естественным делом, прямиком отправились в постель. Было холодно. Я взяла Джима за руку и повела в каюту. Он оказался опытным и терпеливым, его большие руки были уверенными и крепкими.

К моменту, когда мы выдохлись, за бортом окончательно стемнело. Я вышла на камбуз, зажгла дровяную печку и тут же вернулась в постель. На миг мне показалось, будто он уснул-, но Джим подвинулся, уступая мне место под одеялом, и притянул меня к себе.

— Скоро прогреется, — сказала я. — Эта печка работает на совесть, как раскочегарится.

— Мм, — пробормотал он. — Мне придется ехать домой.

— Уже?

— Не во что переодеться. И накопились дела. Стирка и все такое.

— О!

Он принялся целовать мои плечи, волосики встали дыбом в предвкушении.

— Поехали со мной, погостишь.

— Нет, — сказала я.

— Почему нет?

Я рассмеялась:

— Не смогу уснуть на берегу.

— Никто не заставляет тебя спать.

Тут я поняла, что готова ему рассказать. Может, не все, но столько, чтобы он понял ситуацию.

— Я должна оставаться здесь.

— Зачем?

— Те люди, которые связали меня… Думаю, они что-то искали. Если я уйду, они вернутся.

— Что они искали?

— Не знаю. Но они все перевернули вверх дном, — видимо, это значит, что они что-то ищут.

Он сел в постели, подпихнул под спину подушку и включил свет.

— Если тебе неизвестно, что искали, — с неумолимой логикой заговорил он, — почему ты думаешь, будто они ничего не нашли?

Я заморгала.

— Надо рассказать мне все, Дженевьева.

— Нет, не надо!

Он тихо покачал головой.

— Господи, — сказал он, обращаясь не ко мне, а к самому себе, — что я вообще тут делаю? Это безумие, на хрен!

— Послушай, — заторопилась я, пытаясь его успокоить, — я их не боюсь, вовсе нет. Они сволочи, но с ними я уже раньше сталкивалась. Нужно придумать, как убрать это с моей лодки — что бы это ни было, — и они потеряют ко мне интерес.

— Кэдди Смит, — произнес он. — Ты ее знала?

Я кивнула.

— Почему ты раньше об этом не говорила?

— Ты назвал ее «Кэнданс».

— Дурочку из себя не строй, Дженевьева! Ты узнала ее еще тогда, когда увидела в реке. Ты солгала в заявлении полиции.

— Нет, не узнала. Было темно. Я видела тело. Вроде похоже, но я не была уверена.