Семя желания - Энтони Берджесс

– Распишись.

Тристрам дрожащей рукой, той самой, в которой сжимал банкноты, расписался.

– Теперь в ту дверь, – подстегнул капрал.

Дверь как будто наружу не вела. Напротив, она вела в широкий и длинный коридор, побеленный и пахнущий хлоркой, а там группка потрепанных людей наседала на молодого и расстроенного сержанта.

– Нечего меня донимать, – твердил он голосом северянина, напряженным и высоким. А потом перевел для Тристрама: – День за днем одно и то же. Они ко мне пристают, словно это моя вина, а мне приходится говорить: мол, я тут ни при чем. Совсем ни при чем. Никто вас не заставлял, – рассудительно убеждая, обратился он к остальным, – делать то, что вы только что сделали, так ведь? Вы получили заем. Деньги будут вычтены из вашего жалованья, по столько-то в неделю. Так вот, незачем вам было брать деньги короля, если вы этого не хотели, и подпись ставить не надо было. Все совершенно добровольно. – Последнее слово он произнес так, чтобы рифмовалось с «больно».

Сердце у Тристрама провалилось в желудок, потом, точно на резинке, снова прыгнуло в горло.

– Что это значит? – спросил он. – Что происходит?

К своему удивлению, он увидел тут и худую леди с грязными волосами, прямую как палка от надменности гранд-дамы.

– Это существо, – сказала она, – имело наглость заявить, что мы записались в армию. Сроду подобной ерунды не слышала. Я и армия! Женщина моих лет и положения!

– Рискну сказать, вы подойдете, – отозвался сержант. – Как правило, армейские любят помоложе, но вам, скорее всего, дадут симпатичную работенку командовать вспомогательными. Женщинами-солдатами, – любезно объяснил он Тристраму, словно Тристрам был тут самым невежественным из всех. – Понимаете, их называют вспомогательными.

– Это правда? – стараясь сохранять спокойствие, спросил Тристрам.

Сержант, казавшийся порядочным молодым человеком, мрачно кивнул.

– Постоянно говорю людям: не подписывайте ничего, пока не прочли. В той бумажке у капрала Ньюлендса говорится сверху, что вы добровольно вызвались служить двенадцать месяцев. Довольно мелким шрифтом, но могли бы прочитать, если бы захотели.

– Он строчку большим пальцем прикрывал, – сказал Тристрам.

– Я не умею читать, – встрял молодой человек.

– Что ж, тогда это твои похороны, верно? – отозвался сержант. – Не бойся, читать тебя научат.

– Это возмутительно! – взвилась седая леди. – Это совершеннейший позор и скандал. Я сейчас же пойду туда и верну им их грязные деньги и в лицо выскажу все, что о них думаю.

– Вот так и надо! – восхищенно отозвался сержант. – Так и вижу, как вы в дежурке распекаете почем зря. Вы хорошо подходите, очень даже. Будете, что называется, настоящей бой-бабой.

– Стыд и срам!

И она как истинная бой-баба направилась к двери.

– Что сделано, то сделано, – философски прокомментировал сержант. – Что написано пером, не вырубишь топором. Честным путем или нет, но вас захомутали. Двенадцать месяцев не так уж и много, верно? Меня уговорили на семь лет. Полнейший дурень я был. То есть круглый идиот, – перевел он для Тристрама. – Но строго между нами, – доверительно сообщил он всем, – если ты доброволец, шансов на повышение гораздо больше. Ух ты, она за дело взялась! – воскликнул он, навострив уши.

Из столовой ясно доносился громкий голос седой леди.

– Она подойдет, еще как подойдет! Скоро так называемый «призыв» объявят – так капитан Тейлор говорит. Добровольцы будут на гораздо лучшем положении, чем призывники. Только логично, на мой взгляд.

Тристрама обуял смех. Сразу у двери стоял стул, и он плюхнулся на него, чтобы отсмеяться.

– Рядовой Фокс, – выдохнул он, смеясь и плача.

– Вот так и надо! – одобрительно сказал сержант. – Истинно армейский дух. Послушайтесь моего совета: лучше смеяться, чем что другое. Ну так вот, – продолжил он, пока коридор заполняли все новые одураченные бродяги, – теперь вы в армии. Можно и удовольствие получить.

Тристрам все смеялся.

– Совсем как тот парень делает.

– Ици-бици ба-ба-бух, – сказал Дерек Фокс сперва одному смеющемуся и пускающему пузыри близнецу, потом другому. – Ба-ба-бух бухи-ух! – загулькал он своему маленькому тезке, а потом – сама справедливость! – пропел ту же слащавую бессмыслицу крошечному Тристраму.

Он вообще был сама справедливость, как могли засвидетельствовать его подчиненные в Министерстве плодородия. Даже Лузли, пониженный до весьма незначительного звания, едва ли мог сетовать, что с ним обошлись несправедливо, хотя теперь старался доказать гомосексуальность Дерека Фокса.

– Бурп, бурп, бурп, – посмеиваясь, гулькал Дерек, одновременно щекоча обоих близнецов.

А близнецы тем временем, пуская пузыри, цеплялись за прутья манежа и сучили ножками, изображая двух белок в колесе.

Только маленький Тристрам громом Упанишады повторял:

– Па, па, па.

– Эх! – серьезно вздохнул Дерек. – Надо бы завести еще, много, много еще.

– Чтобы их можно было отправить в армию, где бы по ним стреляли? – спросила Беатрис-Джоанна. – Не надейся.

– Ах это…

Заложив руки за спину, Дерек рысцой обежал гостиную и только после этого допил кофе. Это была просторная гостиная: все комнаты в выходящей на море квартире были просторными. Нынче всегда хватало простора для людей ранга Дерека, для их жен или псевдожен, для их детей.

– Каждый мужчина должен идти на риск, – заявил он. – И каждая женщина. Вот почему нам надо бы рожать побольше.

– Чушь, – отозвалась Беатрис-Джоанна.

Растянувшись на внушительном диване цвета кларета, восьми футов длиной и со множеством подушек, она листала последний номер «Шика», модного журнала, состоявшего сплошь из картинок. Турнюры, заметила она, теперь последний писк Парижа на каждый день; рискованные декольте – обязательны для вечера; гонконгские платья-футляры манят распутным крестовым разрезом на спине. Секс. Война и секс. Младенцы и пули.

– В прежние времена, – задумчиво продолжала она, – мне бы сказали, что я уже превысила квоту. А теперь твое Министерство заявляет, что я ее не выполнила. Безумие какое-то!

– Когда мы поженимся, – сказал Дерек, – то есть по-настоящему поженимся, ты, возможно, заговоришь по-другому.

Зайдя за диван, он поцеловал ее в шею, поцеловал золотистые волоски, казавшиеся такими нежными на слабом солнце. Один из близнецов, возможно крошечный Тристрам, издал губами – в качестве звукового сопровождения – неприличный звук.

– Тогда, – шутливо добавил Дерек, – я смогу всерьез заговорить про супружеский долг.