Тяжелый свет Куртейна. Зеленый. Том 1 - Макс Фрай

Ясно, что отдыхает Стефан не от самой работы, а от работающего себя. Потому что – ну, правда, надо. Остановиться, выдохнуть, попросить весь мир помолчать (а заодно постоять в углу и подумать о своем поведении), слышать только скрип половиц, птичий щебет в саду и музыку, которую сам же включил, видеть только поверхность предметов, а не их тайную суть, посидеть в кресле с книжкой и бутербродом, поспать безответственно и беспамятно, как это принято у нормальных людей.

В общем, иногда Стефан запирается дома, чтобы побыть совершенно нормальным человеком. А что наслаждаться нормальностью ему приходится в доме, застывшем в давным-давно минувшем пасмурном сентябрьском дне две тысячи шестого года – ну, ничего не поделаешь, никто не безупречен. Какой дом себе выбрал, в таком и отдыхай, – благодушно думает Стефан, заваривая в кружке чайный пакетик и нарезая лимон. Когда Стефан от себя отдыхает, он только чай с лимоном и пьет. На пиво и все остальное в такие моменты даже смотреть не хочется. Быть пьяным нормальным человеком – то еще удовольствие. Утрата душевного равновесия, помутнение ума, нарушение координации движений, головокружение, иногда тошнота и головная боль – с подобными симптомами не особо расслабишься, тут впору бежать к врачу. «Ну ее к чертям собачьим, такую священную сому, – смеется Стефан, – никуда она от меня не денется, наверстаю потом».

Для Стефана сейчас даже кофе – избыточно сакральный напиток. Слишком горек и звонок, как пощечина от влюбленной в тебя по уши и очень ревнивой жизни – ты куда, негодяй, подевался? С кем там шляешься? А ну быстро назад!

Словом, кофе хорош, чтобы быстро прийти в себя – в того себя, от которого отдыхал. Стефан именно так его и использует – как персональный обратный билет в рабочее состояние, заводской гудок и театральный звонок. Поэтому кофе он себе сварит, конечно. Такой крепкий, чтобы чертям в аду стало завидно. Но не сейчас, потом.

Не сейчас, с удовольствием думает Стефан, устраиваясь в старом потертом кресле, таком удобном, словно было сшито по его меркам, с учетом всех особенностей телосложения, как хороший костюм. Обычно о таких вещах не задумываешься – когда ты в рабочем состоянии, сидеть и лежать удобно абсолютно на всем. Точнее, любые процессы, в которых ты задействован, столь упоительны, что об удобстве как-то не вспоминаешь. Не оцениваешь происходящее с этой точки зрения. Можно сказать, даже не представляешь, что такое «удобство» и чем оно отличается от «неудобства», которое совсем уж невозможно вообразить.

«Комфорт для слабаков, – весело думает Стефан, с наслаждением вытягивая ноги. – Хорошо иногда побыть слабаком!»

У Стефана сладкий чай с лимоном, два бутерброда с сыром и два с ветчиной; когда он от себя отдыхает, он совсем не гурман, в такие моменты еда должна быть простой, привычной и только умеренно вкусной, излишняя острота ощущений сейчас ни к чему.

Рядом с креслом на сундуке с плоской крышкой, исполняющем в доме роль то журнального, то обеденного стола, громоздятся баррикады из книг, в основном художественных альбомов; для шамана разглядывать некоторые картины – даже если смотреть на них только глазами, а не всем своим существом – все равно что встретиться с коллегами и поболтать по душам: о, у вас, значит, тоже такое бывает! И это вы, получается, видите, и то понимаете, и вот так наглядно все это описываете – ну, хорошо. А эти ваши лимонные пятна – просто утешение сердца! И бурые вихри, устремленные вглубь и одновременно ввысь. Был у нас прошлым летом один непростой случай, долго рассказывать, но по сути – вот точно, как тут у вас нарисовано, один в один.

Короче, диспозиция такова: совершенно нормальный по собственным меркам человек Стефан сидит дома, в пасмурном четверге двадцать первого сентября две тысячи шестого года, в удобном кресле, вытянув ноги, пьет чай, закусывает бутербродами, листает альбомы экспрессионистов, старых и новых, как письма далеких друзей; он не то чтобы именно счастлив, «счастлив» это все-таки рабочее состояние, а Стефан сейчас отдыхает. Поэтому ему просто чертовски хорошо. И, в общем, несложно понять его возмущение, когда домашняя идиллия нарушается требовательным стуком в дверь.

– Ну и какого хрена? – строго спрашивает Стефан, у которого пока нет ни одной здравой идеи, кто бы это мог быть. Все-таки его дом надежно спрятан от незваных гостей в давно минувшем сентябре, просто так с улицы сюда не зайдешь. Да и сложно тоже не зайдешь. Вообще никак не зайдешь без хозяйского приглашения, потому что время неумолимо. Это начинаешь понимать особенно ясно после того, как сам однажды каким-то чудом его все-таки умолил.

– Понятия не имею, какого именно, – отвечает нелепая рыжая тетка и аккуратно прикрывает за собой дверь. – До сих пор как-то даже не задумывалась о разнообразии хренов. Я вообще не сильна в естественных науках. Ничего не знаю о сортах ваших местных овощей! – жизнерадостно тараторит она, поправляя съехавшие на кончик носа очки с толстыми стеклами и деликатно отводя взгляд.

Стефан давно настолько сильно не удивлялся. Даже успел забыть, что бывает так. Поэтому он совершенно по-детски говорит: «Ой!» А потом встает и решительным шагом идет к плите варить кофе. Потому что выходные закончились, без вариантов. Работа сама в гости пришла.

– Видишь, иногда я тоже бесцеремонное хамло! Почти такое, как ты, – смеется Эна, устраиваясь в хозяйском кресле. – И знал бы ты, как я этому рада! И горда достижением. Но, справедливости ради, мне, чтобы стать хамлом, потребовалось напиться. А ты и на трезвую голову так умеешь. Это у тебя божий дар!

Кофе еще не готов, поэтому Стефан пока не в форме. Но на этом месте рабочая форма возвращается к нему без всякого кофе, сама. Потому что глупо, а значит, решительно невозможно продолжать оставаться нормальным человеком, не способным по достоинству оценить красоту момента – пьяная Бездна ввалилась в гости и рассуждает про «божий дар». А Стефан хозяйственный, своего не упустит, ему нужна вся красота этого мира. И остальных допускающих ее возможность миров.

– Ты настолько бесцеремонное хамло, – говорит Стефан, – что прямо на Базелице[10] сидишь. И правда, есть чем гордиться! Но ты все-таки вынь его, пожалуйста, из-под задницы. Он, между прочим, живой еще. Во влип мужик! – и натурально заходится хохотом. Не потому что сесть на художественный альбом действительно так уж смешно, просто когда рабочее состояние возвращается настолько стремительно, избыток энергии требует выхода. Поржать – самое то.

– Я что, на живого человека села и не заметила? – изумляется Эна. – А, всего лишь на книжку! Ну и почему тогда «мужик влип»?

– Уверен, когда Бездна садится на книжку с твоими картинами, это должно как-то влиять на самочувствие, или судьбу, – отсмеявшись, говорит Стефан. – Или вообще на все сразу. Я, правда, эту гипотезу пока не проверял. Не ставил экспериментов. Но чую, что так и есть.

– Ну, от меня, в любом случае, только польза, – пожимает плечами Эна. – Ничего, кроме пользы, не может от меня быть!