Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - Эдуард Филатьев

Далее вновь следуют воспоминания о годах прошедших. «Нам», – говорит Маяковский, – велели идти «под красный флаг». Но кто они – эти «повелевшие»? Большевики и их вожди? Нет! «Годы труда и дни недоеданий».

Но тома Маркса рабочие (и Маяковский) «открывали» постоянно. Однако, как утверждает поэт, они и без этой литературы прекрасно «разбирались в том, с кем идти, в каком сражаться стане».

После подобного заявления (весьма неожиданного для обстановки тех лет и поэтому совсем уж непонятного) звучит призыв Маяковского к своему стиху, чтобы он умер. Умер, «как рядовой, как безымянные на штурмах мёрли наши».

Почему стиху, прорвавшему «трудом / громаду лет», необходимо умирать?

Потому, заявляет поэт, что ему наплевать на монументы, которые потомки захотят поставить ему (бронзовые или мраморные). Он предлагает считать «общим памятником» (ему и его современникам) «построенный в боях социализм».

Казалось бы, всё. Вступление закончено.

Но нет, Маяковский вновь начинает вспоминать. И заводит разговор о РОСТА, где он рисовал плакаты:

Заверяя при этом, что занятие поэтическим творчеством не сделало его богатым:

Но ведь это же совершенно не соответствовало действительности! В то время, когда чуть ли не все москвичи жили в коммуналках, Маяковский оказался владельцем не только четырёхкомнатной квартиры, но и комнаты-кабинета в центре столицы. Имел собственный автомобиль, купленный в Париже. Его обслуживали домработница и личный шофёр. Советские люди таких «небогатых» сограждан называли в ту пору буржуями. Но Маяковский, именуя себя пролетарием, заявлял, что «кроме свежевымытой сорочки» ему «ничего не надо».

И, наконец, совсем уж неожиданным предстаёт финал вступления. В нём грядущее называется «светлым», а читатели и слушатели отсылаются к начальным строчкам, где современность именуется «потёмками», в которых орудует некая «банда» (состоящая, надо полагать, из всё тех же конструктивистов).

И вновь вспоминается стихотворение «Смерть поэта», которое, как известно, завершается так:

Лермонтовские «наперсники разврата» во вступлении в поэму Маяковского названы «бандой поэтических рвачей и выжиг», а в роли «божьего суда» выступает не менее грозное ведомство, которое в ту пору вершило суд над проштрафившимися партийцами – Центральная Контрольная Комиссия (ЦКК):

Эти полные убеждённости в своей правоте слова Маяковский, вроде бы, обращаясь напрямую к потомкам, бросал и своим современникам, большинство которых (даже те, кто носил в кармане партбилет) для грядущего коммунизма не годились, потому что обюрократились и омещанились. Но они (эти партийные и поэтические «бороды») на открытие выставки не пришли, и, по свидетельству тех, кто на ней присутствовал, расстроенный Маяковский читал стихи упавшим голосом.

Павел Лавут:

«Маяковский прочёл „Во весь голос“.

В зале воцарилась атмосфера необычайной взволнованности».

Артемий Бромберг:

«Он читал с каким-то особым волнением и подъёмом, иногда заглядывая в маленькую записную книжку, которую держал в руке. В зале стояла абсолютная тишина».

Людмила Владимировна Маяковская, сестра поэта:

«Когда я слушала поэму, мне стало страшно».

Наталья Брюханенко:

«Впервые прочёл он в этот вечер „Во весь голос“. Обращение к потомкам тягостно поразило многих присутствующих. Мне хотелось плакать».

Ей вторила Наталья Розенель (жена Луначарского), пришедшая на открытие выставки без мужа:

«Мне хотелось плакать».

Наталья Брюханенко:

«Когда он кончил читать, все встали и стоя аплодировали».

Галина Катанян:

«Потрясение было так велико, что я просто не соображаю, что делаю: я кричу, топаю ногами. Незнакомая девушка рядом со мной отчаянно вопит что-то непонятное и вдруг целует меня в щёку.

Маяковский стоит несколько секунд под этим ливнем криков и рукоплесканий, потом стремительно уходит».

О том, что происходило дальше, рассказал Павел Лавут:

«Слово предоставили посетителям…

А.Бромберг, заменявший экскурсовода и помогавший оформлять выставку, огласил просьбу Ленинской библиотеки – передать выставку в её ведение. Маяковский согласился при условии, что для неё найдут нужное помещение и организуют её показ в рабочих клубах Москвы и других городов Союза.

По просьбе аудитории слово взял Виктор Шкловский:

– Маяковский за двадцать лет не дал ни одной ненужной вещи!

Студент 2-го МГУ сетовал на то, что в учебных программах школ и вузов нет произведений Маяковского…

Группа литературной молодёжи, объединённой при «Комсомольской правде», объявила себя ударной бригадой по осуществлению выдвинутых предложений. Здесь же они распределили между собой обязанности: одни должны были заняться пропагандой выставки в рабочих клубах, другие – добиться включения произведений Маяковского в учебные программы вузов и школ и взяться за организацию переводов его произведений на иностранные языки, третьи – подготовить копии выставки, четвёртые – собрать и обработать материалы о Маяковском».

Вероника Полонская:

«В день открытия выставки у меня был спектакль и репетиции. После спектакля я встретилась с Владимиром Владимировичем. Он был усталый и довольный. Говорил, что было много молодёжи, которая очень интересовалась выставкой.

Потом он сказал:

– Но ты подумай, Нора, ни один писатель не пришёл!.. Тоже товарищи!»

Илья Сельвинский на открытии выставки не был, но потом, ознакомившись со вступлением в поэму «Во весь голос», написал: