Тольтекское искусство жизни и смерти - Барбара Эмрис

Так кто же мы – тональ или нагуаль? Материя или жизнь? Тысячелетиями люди по-разному задавались этим вопросом, не понимая, как проста истина. А истина – это жизнь и смерть, простая двоичная формула с математическими символами «0» и «1». На языке науки это означает энергию и материю. В религиозных толкованиях это – Бог и творение.

Истории, которые мы рассказываем об истине, часто приводят нас к дальнейшим искажениям и лишь усиливают наши страхи. Нам не нужно доказывать, что жизнь существует, – если бы мы занялись этим, то подвергли бы сомнению собственное существование. Мы живы, значит жизнь существует. Смерть, или материя, очевидно, тоже существует – все, что создано, когда-нибудь встретит свой конец. Воплощение – это процесс, с помощью которого жизнь создает материю, приводит ее в движение и сама становится материей. Человек из моей истории знал, что он – нагуаль, то есть сила, которая дает жизнь своему физическому телу. Тело, или тональ, – его творение. Тело было его святилищем, местом, которое он любил и, безусловно, уважал. Такое же уважение он проявлял к каждому месту, в котором находился. Наша планета, один из миллиардов объектов в безбрежном пространстве жизни, тоже была для него домом, достойным уважения и любви.

Нагуаль знает, что он – сила, дающая начало существованию и приводящая в движение материю, он видит, что все остальное преходяще. Все остальное – мысль, слова – это зеркальное искажение. Знать это – значит знать истину.

* * *

Разве это не правда, мой ангел любви, что, когда идешь рука об руку в видение жизни, каждый шаг благословлен Богом?

Свадьбу праздновали в доме одного из учеников в Нью-Мексико, среди красных скал, под шатром сапфировых небес. Это было хорошее, полное очарования место. Сарита чувствовала, как под ногами гудит музыка земли, в простом пении птиц она слышала таинство. Цветущая пустыня и сосны благоухали ароматом жизни. Палящее летнее солнце нагревало воздух до кристаллического блеска.

Мигель всецело завладел вниманием собравшихся, его словами двигало могучее намерение. Слушая как посторонний наблюдатель, Сарита восхищалась переменами, происшедшими в ее сыне. Она уже забыла, как очевидна всем была его сила в ту пору его жизни. Вернувшись из путешествия на Гавайи, он стремительно менялся. Он повстречал женщину, которая загорелась идеей издать его первую книгу. Он снова влюбился и собирался создать новую семью. Он подстригся, избавившись от своих длинных волос, стал по-другому одеваться и начал каждый день бегать. В свои сорок пять он был еще молод и выглядел даже красивее, чем его отец в этом возрасте.

– Хосе Луис, – вздохнула она.

Вспомнив мужа, она снова почувствовала светлую грусть. Он умер незадолго до этой свадьбы, и его уход сильно подействовал на нее. После их поездки в Индию Хосе Луис стал часто чувствовать себя очень усталым, но не придавал этому значения. К врачу идти он отказывался, и она потеряла его прежде, чем кто-нибудь успел понять, насколько серьезной была его болезнь. Смерть его была как гром средь ясного неба. Повлияла ли эта утрата и на Мигеля? Похоже, что-то на него повлияло. Изменилась рассказываемая им история, теперь это было новое повествование, и действующие лица в нем были совсем другие. Дхара шла дальше своим путем, а он привел в свою жизнь другую женщину. Он собирался жениться. На церемонии присутствовало несколько друзей и учеников, из родственников никого не было. Он говорил радостно, как будто снова был мальчишкой, которому не терпится пуститься в очередное приключение, – не важно, чем оно закончится.

Разве это не правда, мой ангел жизни, что в вечной моей радости улыбка на твоем лице отражает любовь в моих глазах?

Да, он зажигает новое пламя, но при этом гасит старое. Хотя Мигель и был преисполнен воодушевления, почти как дитя, к этой церемонии привело не безрассудство мальчишки, а скорее взвешенный расчет мужчины. Связывая свою жизнь с этой женщиной, он завершал старые видения и приветствовал новые. Странно было смотреть на эту свадебную церемонию с такой точки зрения: это была еще одна часть его жизни, которую он не разделил с ней, еще одна часть его самого, которой она не знала. Она рада была стать ее свидетелем сейчас и благодарна, что он этого захотел. Такой человек, как он, не видит больших трудностей в переменах. Он способен приноровиться к новому – будь то человек или обстоятельства – и способен при этом любить.

Сарита смахнула с ресницы слезу, и та исчезла в солнечном свете. Она не ожидала, что это воспоминание так тронет ее. Кто-то прикоснулся к ее плечу, и она увидела нынешнего Мигеля. Он стоял рядом с ней и смотрел на сцену, разыгрывавшуюся перед ними. На нем, конечно же, был больничный халат, и выглядел он маленьким и хрупким, совсем не похожим на мужчину, участвовавшего в залитой солнцем церемонии, но все-таки лицо его озаряла улыбка.

– Самый счастливый сон матери, – бодро сказал он.

Она кивнула:

– Ты пришел сюда за мной. Спасибо тебе.

– Мне хотелось порадоваться вместе с тобой.

– Выглядел ты получше, – с горькой иронией заметила она, в подтверждение своих слов показывая на жениха.

– Да уж. – Он смотрел, как служит священник. – Приятно ведь видеть, как твой сын наконец находит свое счастье в браке? – насмешливо улыбаясь, спросил он.

– Ты был счастлив. Я это вижу, – сказала она. Глаза ее сияли. – Ты напоминаешь мне твоего отца, m’ijo.

– У моего отца оказался успешный брак.

– Он-то никогда бы не осмелился бросить меня – это уж точно. – Только Мигель – не Хосе Луис, думала она. Какой бы сильной ни была женщина, он всегда оказывался сильнее. – Девочка она была очаровательная, насколько я помню, – добавила Сарита.

– Она и сейчас такая. Только ничего у нас не получилось.

Сарита хотела ответить ему, но где-то над ними, на гребне близлежащих гор, она заметила какое-то движение. Решив, что это олень, символ изящества и любви, она показала в ту сторону рукой.

– Это… – Она запнулась, узнав силуэт своего деда, столь живого и тем не менее давно умершего. – Это дон Эсикио там? – изумилась она. – Убьется же – так скакать!

– Он хочет непременно благословить это событие. – Мигель улыбнулся. – Да оно и получило благословение. Все в тот день ощущали какой-то волшебный свет и тепло – это же видно?

– Ты правда, кажется, по уши влюблен, – согласилась она.

– Конечно, я был влюблен. Я ее обожал.

– Ты так про каждую говоришь, – нежно сказала она.

– Я каждую и обожаю, – пожал плечами Мигель.

– M’ijo, они могут принять только ту любовь, которую, как им кажется, они заслужили, – но не безграничную любовь, которая сквозь женщину видит истину. – Она улыбнулась, по лицу ее видно было, как она взволнована. – И все же это казалось так правильно, что ты и эта девочка соединились.

– Нет правильного или неправильного. – Он обнял мать слабой рукой. – Я попробовал. У меня не вышло. Вот и все.