Наутилус Помпилиус. Мы вошли в эту воду однажды - Леонид Порохня

Но раз-то в год надо было писать… А писать без сигареты он не мог. Совсем не мог — не получалось. И тогда он начинал курить. Чтобы писать стихи ему нужно было курить — типичный пример профессиональной вредности — за такое стихотворчество молоко надо бесплатно давать…

С табачком стихи шли споро. Когда тексты для Славы были готовы, Илья с радостью избавлялся от обязанности их писать, но сразу бросить курить не мог. Курил еще некоторое время, томительно размышляя о здоровье. И когда размышления эти достигали кульминационной точки, он с наслаждением расставался с пагубной привычкой.

На год.

Главная претензия к Кормильцеву всегда звучала у окружающих так: «лезет во все дыры». И в этот нау-московский период жизни эта претензия высказывалась особенно часто. Да, он «лез во все дыры». Потому что ему делать было нечего, а ничего не делать он не умел.

Хотя поначалу пытался. Вел «простой образ жизни» — тусовался, валял дурака. И страшно этим маялся. Брался за переводы, бросал — тяжкая поступь «Наутилуса» в деле обессмысливания жизни Кормильцева давала о себе знать более чем убедительно. Переводы были тоже бессмысленны. Илья маялся. Вдруг уехал в Прагу. Пробыл там, наверное, год. Что он там делал, не знаю. Писал письма, присылал фотографии — дом Кафки, старое еврейское кладбище, где «Я нашел таки Мойшу!»… Не знаю, кто был тот Мойша, но Кормильцев на снимке припадал к памятнику и был счастлив… Приехал он из Праги какой-то озверелый. И с жаром взялся за дело.

Коль скоро «Наутилус» все равно перетянул на себя практически всю его жизнь, а сама группа сидела в Питере, Илья, как странно это сейчас ни прозвучит, взялся за создание своего собственного, альтернативного «Наутилуса». Который был в Москве и мог находиться полностью в распоряжении Кормильцева. И, разумеется, это был совсем другой «Наутилус».

1999 год. Фото Александра Коротича

Так сложилось, что администрация группы с какого-то времени базировалась в Москве. Именно тут протекали всякие финансово-организационные процессы. Ни Славы, ни музыкантов здесь не было, зато были деньги, контакты, адвокаты, издатели, телеканалы и журналисты. Оказалось, тут есть чем заняться! Илья мог со всей страстью и без каких-либо препятствий рулить этим своим «Нау». Вот этим он и занялся. И, будучи человеком увлекающимся, нарулил изрядно всякого…

Повторюсь: это была исключительно вынужденная акция — ему было просто нечего делать.

А годики на дворе стояли 90-е, а рок тех времен варился в пучине шоу-бизнеса… И пучина та была весьма специфическая. Расскажу историю, которая к «Наутилусу» отношения не имела, но сама по себе слишком показательна.

Группа деятелей шоу-бизнеса ехала на встречу с другой группой деятелей шоу-бизнеса. Встреча обещала быть очень неприятной, потому деятели шоу-бизнеса ехали и отчаянно ругались. Ехали в бэхе по Проспекту Мира, встали на светофоре и увидели, что рядом стоит бэха, в которой, судя по всем приметам, должна сидеть та самая вторая группа деятелей шоу-бизнеса. Стекла круто затонированы, никого не видно, но из открытого люка в крыше несется песенка певички, которую контролировала вторая группа деятелей шоу-бизнеса. Взбешенный этим, представитель первой группы деятелей шоу-бизнеса достал из-под сиденья гранату, высунулся в люк, выдрал чеку и закинул гранату в люк бэхи, откуда неслась музыка. Водила дал по газам, ушли на красный. Но для порядку заехали на место, где была назначена встреча, и были очень удивлены, потому что увидели там такую же черную бэху, а рядом — вторую группу деятелей шоу-бизнеса. Это было неожиданно. Ну, провели стрелку, разъехались, и только потом кто-то спросил: «А мы кому гранату в бэху закинули?»…

Это был такой шоу-бизнес. К счастью, с «Нау» все происходило как-то попроще, не так криминально, хотя однажды Илья со Славой (кто-то там еще был — не помню точно) лежали в студии носами в пол, а над ними прохаживались, матерясь, люди с АКМами… Но это была чужая разборка — наши просто под руку подвернулись.

Впрочем, и своих приключений бывало в достатке. Илья очень любил историю, как однажды нужно было из Москвы в Питер отвезти деньги — зарплату музыкантам. Сумма была изрядная, а замдиректорствовал в группе бывший спецназовец, милейший человек с некоторыми причудами. Называть не буду, чтоб не задеть как-нибудь; я к нему отношусь с большой симпатией. Деньги везти поручили ему, что естественно.

Задача была простая — сесть в поезд на Ленинградском вокзале, выйти из него с деньгами на Московском вокзале, раздать деньги, вот, собственно, и все. Однако же Илья, знаючи причуды замдиректора, решил сам все проконтролировать и поехал с ним на Ленинградский вокзал. Замдиректора зашел в поезд, помахал Илюше ручкой; Илья дождался, когда двери вагона закроются, поезд тронется, и спокойно отправился домой. Утром позвонили из Питера — замдиректора в вагоне не оказалось. Его встречали и не встретили. Появился он к вечеру, с деньгами, ухмыляющийся…

Оказалось, замдиректора, убедившись, что довольный Кормильцев тронулся по перрону восвояси, выпрыгнул из поезда и двинулся в Питер своим манером. А он любил мотоциклы. Любил супернавороченные мотоциклетные костюмы, невероятные какие-то перчатки-краги, шлем у него был черный и совершенно фантастический… И вот он все это надел и рванул в Питер. И на рассвете где-то за Валдаем у него лопнуло переднее колесо. На изрядной скорости. И вместе с мотоциклом он улетел в чистое поле.

Упал ловко — он же спец! Но делать что-то надо, а вокруг — никого. И где-то за полем разглядел замдиректора деревушку, тронулся туда, а самый рассвет — народ-то спит. Не считая ветхой старушонки в каком-то дворе. Замдиректора пошел к старушонке, та увидала его — высоченного, в костюме, в крагах, в шлеме; упала на колени и жарко стала умолять «дорогого товарища инопланетянина», чтобы он ее не трогал. «Товарищ инопланетянин» ее успокоил, мол, не трону, но «я к тебе, бабка, мотоцикл в сарай поставлю, так смотри, чтоб с ним ничего не случилось, а то»… Старушонка поклялась охранять мотоцикл лично, «никому ни слова» — и так далее… И ведь сдержала слово — когда замдиректора за мотоциклом на грузовике приехал, бабка «стояла на посту»…

Понятно, что это была не единственная история из подобных, и Илья в них с упоением участвовал. Он был полноправным членом администрации «Наутилуса», хотя единственный из этой администрации не получал за работу деньги. Трудился из личного интереса. Он умудрялся находить общий язык с откровенными жуликами, бандитами и полубандитами, оставаясь все тем же рафинированным интеллигентом. Я уж не говорю про «гуманитарную» публику — с ней-то он всегда был «на одной волне»… По степени многоплановости и вовлеченности «во все» это был, пожалуй, самый насыщенный период его жизни.

По степени, назовем это так, «творческой» — самый, быть может, «бедный». Как сказано, стихи он писал для Славы раз в год, а все остальное время он их не писал. Переводил, но так… для гуманитарного самоуспокоения. В сравнении с переводческими объемами, которые он выдавал в начале «нулевых», объемы середины девяностых — это ничто. При том что «гуманитарная его кипучесть» никуда не девалась, и это был момент удивительно интересный именно тем, что его «носило» из стороны в сторону, швыряло из крайности в крайность, и все эти крайности были лишены видимого алгоритма.